Собственно, я хотел написать несколько слов об истории происхождения одной шутки, которую, я уверен, все читатели многажды слышали. Но начать придется с деда моего школьного друга. Он прожил долгую и наполненную невероятными приключениями жизнь. Ко времени нашего с ним знакомства этот глубокий старик (сильно-сильно за 80), сумел, однако, сохранить в полной мере ясность ума и совершенно выдающуюся память. Был он, что называется, "чудак", страшный охальник и матерщинник. Причем ругался из принципиальных соображений - следуя тезису своего университетского профессора, утверждавшего, что нельзя допустить, чтобы какой-нибудь вульгарный смерд владел языком (пусть даже в его матерном изводе) лучше, чем цвет нации - будущие юристы, филологи и историки. Его жена сердилась на него за развращение юношества в нашем лице, но он продолжал гнуть свою линию, заливаясь тонким и язвительным смехом. Вообще, ему нравилось ее дразнить и всячески провоцировать.
Она, кстати, была одной из знаменитых красавиц Москвы 20-30-х годов, и среди ее поклонников числился аж сам Маяковский. Когда речь заходила об этом ухажере, старик, ерничая, начинал ее упрекать, что она была "почти готова" к чудовищному адюльтеру. Старушка возмущенно махала руками, утверждая, что Маяковский был страшный нахал, грубиян и "некомильфо". Сидел допоздна, пока не уничтожал все съестные припасы, особо налегая на масло (маяковсковеды, ловите это драгоценное свидетельство!).
Однако мы отвлеклись. Конечно, я мог бы еще часами говорить об этой замечательной паре, которая, увы, уже много лет пребывает в мире ином. Но авторский долг требует вернуться к первоначальному плану, что я и делаю.
Любимой поговоркой старика, который среди прочего успел послужить "красным конником" в армии Буденного, была следующая: "Боец, не руби сук, на которых сидишь!". Самое интересное заключалось отнюдь не в шутке, а в утверждении старика, что это вовсе не брутальный солдатский юмор, а реальная цитата из "Памятки бойцам", которую вручали клиентам при посещении передвижного борделя 1-й Конной Армии. Должен подчеркнуть, что, слушая его рассказы, я никогда не знал - это реальная история или чистый вымысел? И на этот раз мы с другом позволили себе усумниться в истинности его сообщения. Тогда он удалился в свой кабинет и вышел с пожелтевшей от времени раритетной брошюркой некоего Танненбаума "Красноармейский фольклор в свете психоанализа", изданной в серии "Психологическая и психоаналитическая библиотека" под редакцией проф. Ермакова. В этой брошюрке также приводится цитата "про сук" и указывается, что она из "Памятки". Крыть нам было нечем!
Бывший красный кавалерист уверял, что такие бордели были созданы при всех крупных войсковых соединениях по личной инициативе Розалии Землячки, которая действительно (я проверял) возглавляла политотделы 8-й и 13-й армий в период гражданской войны. Старик называл ее не иначе, как фурией красного террора. Для обозначения этих борделей ею же был придуман эвфемизм "специальный женский отряд гигиенического назначения".
Мы с моим другом в один голос уверяли, что в поговорке следовало бы заменить слово "сидишь" на «лежишь». Но старик высмеял нас, заявив, что неизвестный автор "Памятки", избегнув этой напрашивающейся пошлости, продемонстрировал безукоризненный вкус. "Хотя почему "неизвестный"? - вдруг добавил он. - Это был Бабель, с которым мы тогда приятельствовали". Это имя мне в ту пору ничего не говорило, и я пропустил его мимо ушей. Равно как не обратил внимания на упомянутую стариком популярную, но опровергнутую впоследствии версию, что неистовая Розалия и Бабель – одно и то же лицо. Версия эта целиком была основана на ответе Семена Михайловича на вопрос: «Нравится ли ему Бабель?» Легендарный командарм на это ответил, покручивая ус: «Бабель? Это смотря какая…»
ЗЫ: Нежно любимый мною создатель бессмертного "Тристрама Шенди" не преминул бы заметить, что с "уроком" я худо-бедно справился. Используя свою уникальную систему пунктуации, где, как я глубоко убежден, количество тире означает длину пауз, возникающих при вдохах и выдохах, каковые паузы в свою очередь обусловлены эмоциями повествователя и его героев, он мог бы написать примерно так: "Искрящееся веселье - налицо - - Назидательность (при этом ненарочитая) явно имеет место - - Эрудиция и ученость в должной мере проявлены - - - Что же касается полезной информации, то и она наличествует в избытке - - - Умолчу о серьезном вкладе в литературоведение, переворачивающем привычные представления о двух крупнейших литераторах двадцатого века, а о "безднах" и говорить нечего - - - - Но как же с воспитанием чувств? Об этом не было сказано вообще! - - - О, сударь, Вы были невнимательны. По-моему, весь текст о чувствах и их воспитании - - - Но там даже не упомянуты гульфики?! - - - А разве автор должен был их упомянуть? - - В том-то и дело, что нет. Но я надеялась - - - Вы тысячу раз правы, сударыня, о гульфиках в тексте ни слова - - - -"
Как-то раз (ах, давно это было!) я вознамерился написать небольшой текст, полный искрящегося веселья, но в то же время глубоко назидательный и ошеломляющий авторской эрудицией и ученостью. Да, еще текст должен был быть с направлением, с идеей и содержать массу полезной информации. И чтобы открывались "бездны"...
Увы, величественность замысла и связанная с этим гипермотивация обычно приводят к противоположным результатам. Вот и у меня получился сумбур вместо музыки. Впрочем, оставляю все, как есть, а вы судите сами...
