За его тугодумие. За неверие. Он мне не верил! Своей жене. В сердцах я сказала:
– Оставь меня. Отстань!
– Ах, так! – от возмущения лицо его покрылось красными пятнами. – Хорошо! Отстану! И возиться с тобой не буду. Глупая дура.
Мы разругались. Дурой он назвал меня впервые. От этого стало еще горше на душе. А Ванечка развернулся и ушел. Я сама его прогнала. И обидела. Ни за что. Может быть, стоило рассказать ему о телефонном звонке, об этой женщине. Может, тогда он поверил бы мне?
Мой муж ушел. Я осталась стоять у ворот чужого дома. Слезы высохли. В голове стучала мысль: «Надо предупредить. Они не должны погибнуть».
И я, открыв деревянную калитку, вошла во двор. Залаяла собака. Она рвалась на своей цепи мне навстречу. И злилась, что не могла достать. На лай вышли хозяева. Еще не старые мужчина и женщина. Наверное, муж и жена – поскольку в открывавшиеся двери я слышала: «Старый кобель! Сколько ты будешь кровь мою пить?» «Старый кобель» оказался достаточно щуплым человеком, а та, у которой пили кровь, – плотной внешности дамой. Дама не сумела сразу переключиться. Увидев молодую и привлекательную, бросила резкое:
– Чего хотите?
– Мне поговорить с вами надо, – я мялась на крыльце, не зная с чего начать.
В дом меня никто не позвал.
– Говорите, – голос у дамы был очень неприятный.
В одну секунду я поняла, чего не хватает старому кобелю. Однако я пришла не для этих разъяснений. Стоя на ступеньках добротного дома, я умоляла хозяев покинуть свой очаг. Меня выслушали. После чего дама строго произнесла:
– Вы свободны.
Номенклатурный работник?
Всё. На чужой территории мне больше делать нечего.
Потом я снова стучалась в двери и окна домов. Рвалась в чужие души. Чего я только не услышала в ответ. От «ненормальная», «сумасшедшая» – до «бедненькая», «несчастная». Только одно объединяло всех людей, к которым я пришла. Мне никто не поверил. Никто. Ни одному моему слову. Я даже попыталась врать. Сказала, что это секретные сведения. Мне ответили, что если я не уберусь вон, меня сдадут в милицию вместе со всеми сведениями в придачу.
Я брела по городу, который не хотел слышать и слушать. Город в непонимании ждал своего часа. Часа разрухи и смерти. Я не могла ничего изменить. Не получилось достучаться, объяснить, предостеречь. Сердце мое ныло, душа страдала. А слезы все текли и текли. Они затекали в рот. Они намочили блузку. Я не смахивала их. Не было сил.
Опустошенную и измученную нашел меня Ванечка в ночном скверике на деревянной скамейке. Даже в ущербном свете луны и тусклого городского фонаря мое лицо ужаснуло его. Голос у моего мужа был виноватый, молящий о прощении и мире. Он произнес:
– Мы уедем завтра, если ты так хочешь.
Потом была ночь без сна. Последняя ночь у моря. Мы гуляли под луной. И холодные брызги, разносимые ночным ветром, заставляли тело покрываться мурашками. Мы хотели этого холода – он отвлекал от мрачных размышлений. В ту ночь я рассказала мужу все. И о странном звонке. И о еще более странной женщине. И о том, что я была там. О колоколах. В ту ночь мы стали ближе друг другу. У нас была вера. Одна на двоих.
Так мы и встретили рассвет. Проснувшееся солнце окрасило воды покоем. Мирные волны забегали одна за другую. Тихие-тихие волны. Тихое-тихое бескрайнее небо над волнами. Небо и волны – они соприкоснулись своей тишиной где-то там, на горизонте. Но я знала, сколько обмана несло в себе затишье. И мой муж – знал.
В гостинице наспех побросали вещи в чемодан. Сдали ключи от номера. Дежурная была удивлена нашим скоропалительным отъездом. Я попыталась что-то объяснить ей. Она в ответ улыбалась и вежливо кивала головой. Можно представить, что она подумала обо мне. Зато с ее лица слетело удивление по поводу нашего отъезда. В ее глазах мелькнуло сочувствие, когда она взглянула вслед Ване…
Мы покинули гостиницу, уютную и милую. Ее не стало через два дня. Ее до основания разрушило землетрясение.
Спокойно, без толчеи и давки возле железнодорожных касс, мы купили билеты на поезд «Ялта – Москва».
Шел 1927 год.
