морально. Одной — тяжело. Одной, а не без него. Это — ключевые слова.
— Давай, все-таки, по отдельности искать жилье, — сказала Стефа, не в силах посмотреть ему в глаза.
— Хорошо, — оскорбительно быстро ответил он. — Мне просто есть куда идти, — сказал Влад. Стефа насторожилась. — У меня коллега снял однушку, но один не тянет. К нему перееду, — пояснил муж.
— Ну… ладно, — произнесла Стефа. Она была слишком поражена новостью, чтобы покопаться в своем словарном запасе и найти другие слова.
— Я — спать, — сказал Влад.
Ей тоже хотелось, но ложиться с ним в постель теперь казалось странным.
— Я еще посижу на кухне.
— Полы бы уж вымыла, — хмыкнул муж, закрыв дверь в комнату.
Стефа сидела на кухне, осмысливая произошедшее. Так долго тянулось, теперь разрешилось само.
Ну, да, придется переезжать, искать квартиру… Зато, может, займется, наконец, творчеством, а то из-за этой рутины уже и забыла о нем.
«Может, это — знак свыше, что я созрела для настоящего таланта? — думала Стефа. — Отношения всегда мне мешали в этом плане. Наверное, таланты должны быть одинокими. Во всяком случае, в период созидания».
Заснула она в состоянии радостного предвкушения.
________________________________________
Наверное, да, творческие личности должны быть одинокими — первые зачатки способностей у Стефы появились в период острой душевной боли лет в 14. Она была никому не нужным, непонятым, но таким, как ей самой казалось, особенным подростком. Многие — учителя литературы, организаторы литературных конкурсов — находили Стефу талантливой, прочили будущее в случае упорной работой над собой. Хотя от ее прозы того времени веяло депрессией — кто-то из героев непременно умирал или хотел покинуть этот бренный мир.
То было странное состояние: Стефания ощущала себя несчастной как никогда, только через боль и рождалось что-то новое. Она писала. Роняя слезы, потому что иначе бы ее убил изнутри этот жар непонимания. И тогда, наверное, как защитная реакция организма включалось счастье созидать. Или и правда есть творческий канал, к которому она подключалась в момент наивысшей концентрации на собственной боли?
До чего, всё-таки, утомительна эта игра в «слишком взрослая», да и вообще «Печорин своего времени — всегда лишняя и чужая. Потому, что все такие юные, наивные, а ты-де уже такая умная, что просто удивительно, как ещё не померла». Да, игра заманчивая, но не ведёт ни к чему, кроме утраты этой самой юности, которая, как выяснилось, нужна. А постареть мы успеем. Похоже, на старость уходит большая часть существования человека.
В общем, самые талантливые рассказы Стефы остались в том возрасте — 15–17 лет. Правда, они были недоработанными, сюжет провисал, зато веяло от них жизнью (несмотря на то, что повествовалось о смерти).
Потом она научилась глушить эмоции, поступила на журфак. Корреспондент из Стефании вышел посредственный. Может, оттого и в Москве не заладилось с творчеством, ее портфолио работ читали, но не зацеплялись.
Иногда вдохновение возвращалось к Стефе, но кто-то постоянно мешал ей писать снова. То родители — «сходи туда, выключи свет, пора спать\есть, готовиться к сессии». Потом и мужчины.
В школьные годы концентрироваться было проще — заперлась в комнате, вроде как уроки делаешь, и выражай все свои мысли…
________________________________________
Когда Стефа пришла с работы на следующий день, вещи Влада были уже собраны. У нее почему-то упало сердце.
Она ведь и не хотела, чтобы он предложил искать квартиру вместе… Но почему же тогда так неприятно-то стало?
— Ну, пока? — полувопросительно произнес Влад, уже стоя на пороге. Он казался таким далеким от жены, словно они и не были вместе 4 года.
Стефа была не в силах произнести что-либо, только попыталась выдавить скупую улыбку. Только бы он не сказал что-то, вроде: «Будь счастлива» и «встреть любовь», это будет слишком театрально.
У Стефы возникло страстное желание броситься ему на шею и зарыдать. Просто для того, чтобы переложить часть этого невыносимого, выжигающего чувства, видеть, что кому-то, тем более близкому некогда человеку, не все равно…
Она дернулась ему навстречу, Влад лишь по-дружески похлопал жену по плечу. Как соседа.
Все правильно.
Стефа хотела что-то ему сказать, но ком встал в горле. Потому что рвалось отчаянное: «Не уходи», хотя, на самом деле, и не хотела, чтобы остался, ведь не любила уже давно.
Ах, этот страх одиночества в большом городе.
— Не оставляй мне права выбора, — только и сказала Стефа еле слышно. Пока он стоит так близко, у нее от занимающегося в груди чувства одиночества появляется ложная надежда, что все будет хорошо.
— Самое сложное для тебя, — хмыкнул он. — Ну, пока, что ли, — снова небрежно сказал Влад и ушел.
Она осталась одна.
Наконец-то.
________________________________________
Стефа жила одна уже почти неделю, но теперь ее это не радовало. Одно дело — знать, что кто-то придет, другое — когда действительно рядом нет никого, кому ты интересна, даже иллюзии присутствия (когда они жили с Владом, Стефа верила, что он еще что-то испытывает к ней, теперь же знала, что и он ее не любит).
Она забыла, что такое одиночество. Кому-то по силам это вынести, но не Стефании.
Даже в те страшные подростковые годы рядом были папа с мамой, а совсем одной сидеть…
Она просыпалась от выжигающего чувства в сердце, прислушивалась к себе с надеждой, что с сегодняшнего невыносимо не будет и ощущение, что жизнь не состоялась, пройдет.
Иногда ей казалось, что, вроде, сердце успокоилось. Стефа, боясь пошевелить неосторожной мыслью воспоминания, шла в душ перед работой, но позже вновь охватывало ощущение тяжелой, непередаваемой тоски. Это было настолько болезненное и острое чувство, что ей хотелось размозжить себе голову кирпичом, лишь бы никогда больше этого не ощущать. Особенно невыносимо было в выходные — она не могла заставить себя даже встать, почистить зубы, помыть голову. Просто сидела или лежала, ощущая, как засасывает в болото тоски.
«Но почему?» — недоумевала Стефа.
Это не было тоской по Владу — девушка четко сознавала сей факт, но ловила себя на постыдной мысли, что лучше бы он ей мешал.
________________________________________
Стефа снова сидела за компьютером, но творческое вдохновение не приходило, хотя боль в груди нарастала.
Она открыла окно нараспашку, потому что было тяжело дышать, пока это чувство никомуненужности выжигало. Пройдет, конечно, ведь это было правильное решение — расстаться сейчас, но пока было уж слишком тяжело.
За окном сияли чистые звезды.
Она вспомнила, как в детстве бегала по двору и кричала (мысленно): «Инопланетяне, прилетите за мной». Стефе казалось, что она — особенная, понимает звезды. На деле же вон, как. Никакая не особенная. И успеха, возможно, не будет.
Стефа оделась, вышла на улицу, села на лавочку.
«Побуду пока одна. Может быть, снова научусь понимать звезды. Практической пользы никакой, конечно, но, все-таки, приятно смотреть на небо не просто так», — утешала себя Стефа. И тут она явственно поняла, что не хочет этого.
«Мне больше не нужно творчество, звезды, все это. Переросла? Не доросла?» — Стефа уже не знала. Главное — больше не переживала по этому поводу.
«Творческие люди всегда одиноки… Но я не хочу больше так. Пусть я слабая, но не могу. Я уже не потяну быть мечущейся душой, — думала она самозабвенно. — Не могу я быть одна. Пусть лучше стабильная занудность. Я просто забыла, что такое быть одной для меня».
— Стефа! — услышала она и обернулась. Это был Влад. С цветами. Впервые за все эти годы отношений.
Стефа закрыла глаза, открыла — он не растворился.
Они смотрели друг на друга и молчали.
— Ну, наверное, тебе романтики хотелось… — подал реплику он. — Я же вас, творческих, не понимал никогда. По себе судил. Вот тебе цветы, что ли.
— Спасибо, — зарделась Стефа, принимая букет.
Повисла самая наполненная пауза в их жизни.
— Я вымою полы, — подала реплику Стефа обреченно и покорно, чтобы не молчать.
— Что?! Ты до сих пор этого не сделала?! — возмутился муж.
Тихо переругиваясь на эту тему, они вошли в подъезд.
