подчеркнуто внимательно следил за траекторией полета его слюны. Слабоват, до
Гундоса ему далеко. Уж если тот разойдется, убирай со «стола» жратву! Мое
равнодушие взбесило следователя. Только я никак не мог понять, из какой он
«конторы»? На опера из милиции не похож. Может, из разведки? Это было бы
ништяк. Так было в сцене допроса Джеймса Бонда каким-то китаезом.
Вот-вот, майор нажал на какую-то кнопку на столе. Вошел верзила, который,
повозившись под моим табуретом, вынул из-под него проводки с зажимами. Верзила
стянул с меня брюки и трусы, молча нашел мой пенис и металлической прищепкой
зажал на нем один конец провода. Второй он сунул мне в рот.
- Зажми зубами!
Я сжал. Верзила отошел к стене и там, на панели, опустил крышку какого-то
прибора и медленно потянул за рычажок.
О, майн Гот! Я вспомнил немецкий язык, хотя мог бы и французский, за который
мать, начиная с четвертого класса, приплачивала старой деве (mademoiselle) по
куску в месяц. Я мог бы запеть Марсельезу, как Гаврош на баррикадах Коммуны в
Париже. Но после, когда отошел бы от шока. Сначала была приятное возбуждающее
покалывание, но затем, когда рука верзилы как бы нечайно «сорвалась» вперед,
был всплеск невыносимой боли, будто некто, ухватившись за мой пенис, содрал с
меня кожу и пронзил насквозь всего – от пяток до макушки головы - раскаленной
спицей, или шашлычным шампуром.
Я очнулся от всхлипывания. Наверное, мать переживает. Так было, когда я болел
двусторонним воспалением легких. Перед глазами стоял туман. Сквозь него
приближались глаза. Да, это были глаза женщины. Она сочувствующе смотрела на
меня и…
- Максимова, отойдите от него! Вы что, первый раз дежурите? За машинку, старая
стерва!
Это был голос майора. Он подошел к женщине и оттолкнул ее. Мне показалось, что
на нем не темно-зеленая форма нашего офицера, а серо-мышинная с
зигзагообразными двойными «молниями» на рукаве. Вот-вот заговорит на немецком:
«Frau Maksimova, zetzen sie sich»! Но то было бы слишком вежливо.
- Он же совсем мальчик!
Klein Kinder!
Голос у женщины был приглушенно-виноватый.
- Отставить! Вон из кабинета! Такие, как этот, насилуют вас, дур, в подворотнях
и лифтах! Пожалела! А у нашего капитана Сочнева остались две девочки! Ты им
заменишь отца?
Дверь открылась. Но ее открыла не стенографистка, которую выгоняли, а вошел
тот, низкорослый мужик, который стрелял в Гундоса. Щепки на его щеке уже не
было. Лишь с полтинник кружок лейкопластыря. Да и одет он был уже поприличнее.
Он молча подошел ко мне. Все понял. Почему-то криво усмехнулся:
- Вольтотерапия? Ну-ну, член крепче будет. Девки под ним вертеться юлой будут!
Вставай, одевайся!
Я медленно встал и подтянул брюки. При этом я почувствовал тяжесть ножа. Не
знаю, как его не заметил верзила, расстегивая мою ширинку? Откуда у меня
взялись силы, тоже не знаю, но я выхватил нож и, нажав на кнопку, бросился на
убийцу Гундоса. Бросится после шока – это было круто. Поэтому был легко
обезоружен. Коренастый не стал бить, а в его глазах я почувствовал уважение.
Он повернулся к майору:
- Сидоров, не шей ему Сочнева. Ты же видишь, пацан еще! Отпусти его со мной.
Это ствол Кудрина, из солнцевских. Мы на него в компьютерной базе наткнулись,
когда номер запустили. А пацан здесь не причем. Он девчонку спас…
Вот как!
- А я на Сидорова рапорт подам!
Это послышался голос сочувствующей мне женщины. Но в нем все-таки было больше
неуверенности, чем решимости. Я понял, что рапорта не будет.
***
В этом санатории скукотища страшная! У меня отдельная палата из двух комнат и
туалета с биде, как у миллионера в техасской гостинице. Телевизор «Soni»,
музыкальный центр, биллиардный стол. Приходят девочки. Медсестры, одна
процедурная, всё капельницы ставит, другая массажистка. От нее я балдею. Всё
норовит мне по бедрам похлопать. Я думал, что меня поместили в санаторий в
Подмосковье, за сотню километров от города, типа «Березки», что под
Домодедовом. Огромные ели опустили перед окнами свои разлапистые ветви. На них
свежий апрельский снег. Наверное, последний в эту зиму.
Через три дня после моего пребывания здесь в палату заглянула девушка, чем-то
похожая на девчонку в «пещере». Но она была старше Лены и ее походка, взгляд,
были более свободными. Я бы сказал, развязными. Чувствовалось, что она привыкла
быть хозяйкой положения. Я догадался кто это.
- Я Маша.
И протянула руку то ли для поцелуя, то ли для пожатия.
- Как ты? – спросила гостья и еще раз внимательно оглядела меня с ног до
головы.
Обратилась нормально. Ее вопрос не был формальным, в нем чувствовался интерес.
Но интерес ребенка к новой игрушке.
- Тошно, - сказал я. - Если б не массажистка, то повесился бы!
Она понимающе улыбнулась:
- Оказывает дополнительные услуги?
Ушлая!
- Да нет, все по программе: спина, руки, ноги.
Я обвел рукой палату, указывая на ее «начинку».
- Это Барвиха?
- С чего ты взял?
- Лес за окнами, сосны, воздух…
Она усмехнулась:
- Пошли со мной.
Я думал она поведет к моему единственному окну, но она открыла дверь, вывела в
коридор. Меня сюда не пускал охранник, он все время вставал, стоило мне подойти
к двери. Но гостья потянула меня за руку в конец коридора. Там было окно, и я
увидел широкую улицу с нескончаемым потоком автомашин. На угловом доме, что
наискосок, виднелась табличка с надписью, но качающаяся впереди сосна закрывала
веткой ее то ли наполовину, то ли на треть, не говоря о цифре дома. «Твер…».
Вроде проскакивало еще «с».
- Как видишь, дружок, это центр.
Мы не стали возвращаться в мои «хоромы». Девушка повела меня к лифту. Там, не
обращая внимания на то, что я был в пижаме, пропахшей растворами, которые
вливала мне с помощью капельницы медсестра, прижала меня к себе и с большой
затяжкой поцеловала в губы. Затем оттолкнула. И сказала: «Родственничек»!
Вот еще, «шаблонка»!
Лифт остановился.
Мы вышли в широкий овальный холл, который больше походил на просторную застекленную
дачную веранду. Она была светлой, словно из какой-то детской сказки. В центре
стоял большой низкий стол. Вместо обычной столешницы – толстое стекло. Более
острые стороны овала - апогеи, совпадали с соответствующими контурами холла. В
креслах спинами к нам сидели мужчина и женщина. Мужчина поднялся и повернулся к
лифту лицом. Он был высоким, а его физиономию я сразу узнал. Она часто мелькала
в телевизоре. Мужчина пристально посмотрел на меня, а затем, взглянув на
девушку, спросил:
- Маша как он тебе?
- Похож. Но кое-что с ним надо сделать.
- Хорошо. Садись, - указал мужчина мне на другое кресло.
Но перед тем как сесть самому, он подошел ко мне и цепко взглянул в глаза. Чего
он там в них увидел, не знаю, но, похоже, он нашел в них ответ на какой-то
вопрос.
- Бородков, Игорь Семенович. – По-моему ему было даже неловко называть себя
по-русски. Мне показалось, что ему сейчас легче сказать: «Maine Name Borodkow
Igor». Или по-английски: «My name Borodkow Igor». – Ты, вероятно, знаешь кто я.
А я, Василий, знаю о тебе все. Ты спас мою дочь. Не напрямую, а через Лену. Но
это поступок мужчины. Мы с Машей и Женей благодарны тебе.
Я заметил, что женщина при этом оглянулась на меня, но в ее взгляде не было
благодарности. Так, слегка взбаламученный раствор какого-то чувства - ложечкой
в стакане равнодушия.
Бородков обнял девушку за плечи. Тепло и с нежностью. Она флегматично поддалась
отцовскому порыву. Так отвечает на ласки престарелого мужа молодая жена, втайне
мечтающая о курортном романе.
- Это Маша. А в подвале была Лена. Она живет у нас. Короче, я, нет, мы с Женей,
- он переглянулся с женой, и она слегка кивнула головой, - приняли решение: у
тебя будет все. И квартиру твоих родителей со временем вернем. Остальное
расскажет Женя, а мне надо удалиться.
Он встал и ушел быстрым шагом.
Его жена жестом пригласила меня сесть.
Это была очень красивая женщина, которой можно было дать не больше 25 лет, но,
видимо, с лицом работали хирурги. И в памяти всплыла фраза, которую я в прошлом
году (казалось, это было в прошлой жизни), с иронией учил к Восьмому Марта для
учительницы французского: «Vous etes une fimme merveillese»! Да, вы прекрасны,
мадам! Я заметил складки на шее. И некоторый налет пергаментности на коже рук.
У мамы кожа тоже начинала подсвечиваться. Они были бы между собой ровесниками,
как и мы с Машей, будь девушка года на два моложе меня.
- Василий, - сказала она, глядя мне в глаза. Ее взгляд был жестким. Я понял,
что ей не нравится перспектива видеть меня в своем доме каждый день. - Решил,
конечно, муж. Но я согласна, если ты примешь мои условия. Но о них ты узнаешь
там, где мы живем.
- Мам, едем? – спросила Маша.
Мы все поднялись.
Девушка подхватила меня под руку и потащила на улицу. У входа в особняк стоял ВМV. Маша проворно заскочила на заднее сиденье и позвала меня. Она
прижалась ко мне так, словно по бокам у нас сидело еще по два человека. И все
мерзли. Но печка в машине работала добросовестно. Ее мать с переднего сиденья
не обращала на нас никакого внимания…
Прошло полгода. Я - в норме. Заканчивается август. Мне в сентябре в восьмой
класс. Седьмой я наверстал за полтора месяца. Меня не узнать. Прикид еще тот!
«Хата» внутри Садового кольца. В квартире, отведенной на первом этаже для
прислуги, где живут Лена с мамой, мне выделили небольшую комнату. Я рад. Но
больше рад тому, что живу рядом с Леной. Она классная девчонка! На площадке
второго этажа, над нами, находится квартира помощника президента Бородкова. Но
наше жилье соединено с ней не только наружно, через лестничный марш наверх, но
и узкой железной винтовой лестницей на кухне. Звонок сверху, и ты вмиг с
подносом или без - перед очами хозяев!
А над ними еще семь этажей,
которые заселены нехилыми жильцами – политиками, артистами, банкирами и
переводчиками. Внизу охрана. Выходишь – под козырек взлетает рука. Так и
хочется остановить усатого и пожилого сержанта: «Дядя Семен, да ладно, я же не
генерал»! Сейчас на это не обращаю внимания. На улице у дома всегда поджидает
джип. Он для меня, и водит машину молодой парень с манерами борца. Он и руль
поворачивает так, словно крутит противника на борцовском ковре. Молчаливый.
С Ленкой мы дружим, но видимся не очень часто: ей приходится таскаться за
Машей. Мама Лены переживает. Хоть давно уже Конопли со Стинолом нет в живых, их
сбила прямо на тротуаре какая-то машина, но боится за дочь: желающих похитить
«дочь» отца, у которого бабок куча, всегда найдется. Мне проще. У меня нет
родных. Поэтому мне ничего не стоит быть двойником Костика, младшего брата
Маши. Он парень ничего, но в нашем классе связался с сыном Пузанова, ну того
самого, шишки в правительстве, и начал баловаться травкой. Ну, я ему отобью эту
охоту. Я же Гундоса вытащил из наркоманов!
Самара 1998 г.
