В СЕРЕДИНЕ апреля я взяла отпуск и отправилась в Крым, чтобы вступить в права наследс¬тва, оставленного мне тетей Клавой. В начале осени прошло¬го года она тихо ушла в мир безмолвия, и теперь я стала единственной наследницей ее небольшой двухкомнатной квар-тиры в западной части Алушты. Я ездила к тете Клаве почти каждый год, иногда с Юрой, иногда одна, и, честно говоря, одной мне нравилось ездить больше, потому что при Юре тетя Клава чувствовала себя скованно, а я так любила разго¬варивать с ней. У нее был чуд¬ный, высокий, чуть дрожащий голос и странное построение фраз. В молодости она увлека¬лась живописью, и одна стена в спальне была увешана ее аква¬релями.
В Симферополе шел дождь, и было довольно холодно. На троллейбусе я отправилась в Алушту, с грустью думая о том, что больше никогда не увижу этой милой старушки. За пере-валом вдруг сверкнуло солнце, и грустные мысли меня покину¬ли. Я подумала, что через две недели можно будет купаться, а загорать можно хоть сейчас.
Наталья Николаевна, соседка и подруга тети Клавы, напоила меня чаем, мы поговорили с ней, немного поплакали, затем пошли в квартиру. Вопреки мо¬им ожиданиям, здесь было уб¬рано, полы вымыты, и все нахо¬дилось на своих местах.
-Мы с Васильевной убирали здесь третьего дня: Клава любила порядок и чистоту.
Мы еще немного поговорили, потом соседка спохватилась:
-Валюша, Вам же нужно отдохнуть с дороги. А вечером заходите ко мне, я пирожков испеку.
Она ушла. Я прошлась по квартире, зашла в спальню по¬любовалась акварелями, они всегда мне очень нравились. Я знала их с детства, и в каждый приезд я как бы сравнивала те акварели, которые видела в де¬тстве, с этими, и было странное ощущение, что они как-то неуло-вимо меняются
Часть моего времени занима¬ли скучные юридические про¬блемы, и я мечтала, чтобы они быстрее закончилось, и все же свободного времени у меня было достаточно много. Я много гуляла по набережной, много читала, благо у тети Клавы была большая библиотека. Погода стояла чудесная, я стала ходить на пляж. Пансионатский пляж обслуживала Лидия Васильевна, хорошая подруга Натальи Нико¬лаевны, так что проход на этот пляж был для меня всегда от¬крыт. Вода была еще очень хо¬лодная, никто не купался, но солнце припекало так, что было даже жарко, и я покрылась уже легким загаром.
Мне нужно было выполнить заказы моих коллег, да и себе кое-что купить, и я решила пос¬вятить один день этому скучному занятию. В Ялте магазины были богаче, и я отправилась туда. Самой удачной покупкой оказа¬лись чудные босоножки. Я купи¬ла две пары разного цвета для себя и для сотрудницы. На ра¬достях я посидела немного в ресторане и даже выпила не-много шампанского. В Алушту вернулась в восьмом часу вече¬ра.
Следующий день начался для меня весьма скверно, к тому же раньше на добрых пять ча¬сов. Какой-то кретин в половине четвертого утра стал сигналить под окнами, пока его кто-то не урезонил. От возмущения я дол¬го не могла уснуть, а когда стала дремать, вдруг вспомнила, что забыла с вечера выключить утюг. Утюг оказался выключен¬ным. Раздражение вызвало не то, что пришлось встать, а то, что тревога оказалось ложной: утюг был мрачен и холоден, как гималайский ледник. «Еще бы он был не выключен, - с досадой подумала я, - он всегда бывает выключен, когда мне приходит в голову проверить это». Я посло¬нялась по квартире и снова легла, но сон не шел. А вскоре дом стал понемногу просыпать¬ся, и мне пришлось прослушать всю бытовую симфонию, сопро¬вождавшую этот процесс. Эта музыка, как и инструменты, из-дававшие ее, бодрости мне, отнюдь, не прибавили. Когда я намыливалась под душем, вдруг перегорела лампочка, и я оказа¬лась в кромешной темноте. Пытаясь на ощупь приткнуть куда-нибудь мыло, я задела по¬лочку, и все, что на ней стояло, с веселым грохотом посыпалось в ванну. Что- то разбилось. Бо¬ясь шевельнуться, чтобы не на¬ступить на стекло, я обращалась к злобным мистическим силам, которые сегодня так рьяно взялись донимать меня в такую рань: « Теперь Вам осталось перекрыть воду, пока я не успе¬ла смыть эту мыльную пену». Кое-как я закончила процедуру. Запасной лампочки, естествен¬но, не оказалось, и мне при¬шлось вывернуть лампочку в прихожей, чтобы оценить масш¬табы убытков в ванной комнате. Разбился мой любимый лосьон. Кроме прочих мелочей в ванне сиротливо лежала одна сережка. Ее подружка, вероятно, мирно покоилась на дне сливного от¬верстия. Лучшего места она найти не могла. Я нашла алюми¬ниевую чайную ложечку, согнула ее надлежащим образом, удлини¬ла ее вязальной спицей, и стала старательно выгребать мусор из недр сливного отверстия. В ре¬зультате моих долгих усилий, сопровождавшихся отборными комплиментами в собственный адрес, мне удалось выудить три осколка стекла. Тогда я решила посмотреть, как устроена труба под ванной. Весело подмигивая рубиновыми гранями, под ванной лежала, чрезвычайно довольная собой, вторая сережка. «Жаль, что мне так и не довелось разво¬ротить всю ванну», - разочаро¬ванно подумала я.
За окном ярко светило солнце, и этот контраст с моим настрое¬нием действовал на нервы. Кое-как приведя себя в порядок, я отправилась на почту. На лестни¬це я встретила соседа с пятого этажа. Похоже, бывший ловелас, а теперь горький пьяница, он, широко улыбаясь щербатым ртом, от¬пустил сомнительный компли¬мент по поводу моей фигуры на фоне окна. Я любезно посовето¬вала ему застегнуть молнию на брюках и закрыть рот, поскольку ни зубы, ни другие органы ему уже не понадобятся вследствие их полной непригодности.
На троллейбусной остановке жирная потная личность с плоским лицом и крысиными глазками визгливым громким голосом сообщала по секрету городские и мировые сплетни своей собеседнице с лошадиным лицом и рыбьими глазами. Остальной народец жадно впитывал каждое секретное слово. Сейчас мне пригодились бы розги.
В троллейбусе я имела удовольс¬твие наблюдать толстые дрожащие складки на загривке впереди сидящего необъятного борова. Мне очень хотелось написать фломастером какое-нибудь слово на его розо¬вой лысине.
На почте, несмотря на ранний час, обреченно стояла мрачная толпа, как на похоронах. А за стеклом про¬зрачная особа, вся в фальшивых драгоценностях и гриме, мед¬ленно и сонно выписывала кви¬танции. Ее глаза похотливо затуманивались всякий раз, когда в окошке появлялось мужское лицо. Сейчас мне пригодилась бы плеть.
Я не знаю, что выражал мой взгляд, но строй шумных, пестрых, нахальных цыганок дрогнул под моим взором, и все обош¬лось без воображаемого хлыста. Я оказалась на рынке среди наглых порочных кавказцев, со¬дрогаясь от их раздевающих грязных взглядов и циничных шуточек. Мне захотелось иметь коня и нагайку.
-О, роза души моей, прекрасный цветок моего сердца, посмотри, какой товар! - залопота¬ла какая-то тюбетейка.
Я покосилась на его прила¬вок.
-Я вижю, обув тебе нужен, несравненная отрада глаз моих. Пасматри, какой босоножк!
Я невольно взглянула на собс¬твенные босоножки, купленные накануне, и ахнула: левый был розовый, а правый голубой! С трудом, сдерживая смех, я уст¬ремилась к выходу.
-Куда же ты, прекрасная сказка моей жизни?- вопила вслед тюбетейка.
Я боялась встретить чей-ни¬будь взгляд - тогда уж я не удержусь, и буду смеяться до слез и очень долго. Мне при¬шлось бороться с приступами смеха до самого дома, а в мо¬ей темной прихожей мне уда¬лось снять только один босоно¬жек - я устала сдерживать свой смех и каждая деталь этого утра вызывала новый приступ. От моей злости не осталось и следа. Я перекусила, взяла пляжные принадлежности и прогулочным шагом, уже в оди¬наковых босоножках отправилась на пляж.
Я немного посудачила с Лидией Васильевной, затем взяла лежак и устроилась поб¬лиже к воде. Сезон еще не на¬чался, и на пляже было человек десять. Некоторых из них я уже видела раньше, но ни с кем из них я не знакомилась. На волно¬ломе сидел мужчина. Я мельком взглянула на него и взяла книгу. Это был Натаниэль Готорн - жут¬кие новеллы. По вечерам мне было страшновато ее читать, другое дело - при ярком солнце. Стала читать, но тут поймала себя на мысли, что сидящий на волноломе мужчина достоин более внимательного взгляда. Лет ему было около сорока, стройный, как юноша, хотя в фигуре чувствовалась мужская основательность. Не атлет, но крепкий, то, что называется жи¬листый.
Он уже немного загорел, на смуглом животе было много жестких складок, и я невольно сравнила этот живот с рыхлым животом моего Юры.
Но не его фигура меня заинтересовала. Что-то было в его лице. В серых глазах была легкая грусть, лицо обветренное, волевое, но не жесткое. На лбу и вокруг губ наметились морщинки, а в общем, лицо обыкновенное, но чем-то оно привлекало мой взгляд. Ну да, интеллект явно просматривается, что еще? Самоконтроль, следы сильных страстей, интересно, он пьет? Вроде непохоже. И явно не наркоман: яркие, чистые глаза. Подстрижен совсем коротко – может быть он зек, беглый каторжник? На убийцу не похож, на мелкого воришку, тем более. Может он игрок?
Тут он спрыгнул на песок, и я вздрогнула. Спокойно и не торопясь, он вошел в холоднющую воду, и поплыл в сторону буйка. По его поведению не было похоже, что его волнует температура воды. Он плавал минут двадцать, иногда висел на буйке, и видно было, что купание доставляет ему удовольствие. Плавал он хорошо, но этим меня не удивишь, я наверняка плавала лучше, и была уверена, что могла бы обогнать его. И мне этого хотелось, черт возьми! Но как войти в воду? Я порывалась последовать его примеру, но вдруг я не смогу себя заставить войти в этот жидкий азот? Я представила, как вода доходит до моей талии, как я визжу от ужаса, а этот гад хохочет, и отказалась от этой затеи. Вот когда этот мерзавец уйдет, я попробую. Остальная публика меня не волновала.
С агрессивной враждебностью я наблюдала за его неуклюжими движениями - хватит рисоваться, не¬годяй, вылезай на берег, и сделай пробежку в тридцать километров, чтобы не дрожать своей мерзкой, синей, гуси¬ной кожей! Наконец он вышел на берег. К сожалению, его кожа была не синей, а ровно¬го розового цвета, и к моему большому неудовольствию, он не дрожал, и было незаметно, что он собирается делать пробежку, он даже не стал растираться полотенцем, лишь вытер лицо и нахально улегся на живот в трех метрах от меня.
Я отложила книгу - почитать не удалось и расхотелось. Настроение опять испорти¬лось, к тому же по груди по¬текла струйка пота, спина то¬же стала влажная, а войти в воду, чтобы охладить ноги, как я обычно делала, мне уже не хотелось. Я поднялась на вол¬нолом, прошла до его конца.
Здесь был легкий ветерок. Я немного постояла, затем села на край. Небольшие вол¬ны доставали до ног, и это было приятно. Еще я распус¬тила волосы. О! Волосы - мое главное достояние. Я не кра¬савица, у меня крупноватые черты лица, глаза широко расставлены, правда, доста¬точно большие, карие. Грудь, не ахти какая, но хоть не ви¬сит. А ноги, пожалуй, хороши. Когда я надеваю короткую юбку, Юра вечно шипит, что на
