прекрасные — советовались по поводу каждой мелочи, в итоге фильм выйдет очень похожим на то, что видел я. Премьера назначена на двенадцатое декабря.
— Роберт… — Адриан озадаченно смотрел на старого друга, — неужели ты настолько окреп?
— Ты о чем?
— Тебе было сложно писать книгу, что же ты чувствовал, когда снова и снова пересказывал съемочной группе, как должны выглядеть нордалы и угры, какого оттенка на планете закат, какой высоты деревья?
— Ты об этом. — Роберт развернулся лицом к аллее, откинувшись на спинку скамьи. — Все прошло. Я обрел ту уверенность, про которую мы с тобой говорили — ничего не пришлось делать, все устроилось как-то само собой. Просто однажды я понял, что мир идет своим чередом, и ему наплевать, как я себя чувствую и о чем беспокоюсь. Глупо бояться того, что не в твоей власти.
— Хорошо. Очень хорошо. Я рад за тебя, Роберт. Уверен, мир будет в восторге от того, что вы сняли.
— Наверняка. А что будет с ним, когда все узнают, что я дописываю вторую часть.
Адриан с тревогой посмотрел на друга..
— Вторую часть? Ты… выдумал ее?
— Ну конечно же выдумал, — расхохотался гулким басом Роберт.
— Но о чем она? Лорнгрэйн мертв. “Пепел и сталь” кончилась достойно, в ней не было намеков на втору...
— Лорнгрэйн не мертв. Он жив.
— Но это ведь невозможно.
— Видимо, возможно. Так уж я вижу. Книга почти дописана, а я так и не смог объяснить, как именно он уцелел. Все жду, что ответ явится ко мне сам. Но его все нет.
— Почему ты решил это написать? Ради денег?
— Вовсе нет — денег у меня предостаточно. Понимаешь, когда в голову приходит идея — ее уже оттуда не выкуришь, — Роберт повернул голову к доктору, — она безобидна, нельзя сказать, что она точит тебя, как червь, наоборот — ты вспоминаешь о ней лишь иногда, невзначай. Но вспоминаешь. И эта идея бросает тебе вызов — сможешь ли ты воплотить ее в реальность? — Роберт вперился в глаза Адриану, — думаю, что смогу. Смогу написать вторую часть, и она будет не хуже первой. Ведь я писатель.
— Но про что она? Что Лорнгрэйн делает всю вторую часть, восстав из мертвых?
Роберт слегка приблизился к нему:
— Всему свое время. Но, обещаю — как только закончу, ты узнаешь об этом первым.
Совсем стемнело. Иногда мимо проходили люди. Из их приоткрытых ртов выскальзывал пар.
Проговорив так долго, как только вообще это было возможно, мужчины встали. Небо над городом было пасмурным, и все же кое-где виднелись звезды, а иногда из объятий рваных туч выскальзывала Луна. Они шли по аллее, освещенной холодным светом фонарей. Накрапывал дождик.
— Нужно было сразу пойти ко мне, а не сидеть на этой лавке, я теперь ног не чувствую, — причитал Адриан.
— Чудесная погода. Все так, как должно быть.
— Как ты не мерзнешь?
— Не знаю. Не холодно. Мне даже кажется, что я теплый. Не все еще твоя медицина знает, а?
— Знала бы все, мы бы с тобой никогда не познакомились.
Они свернули с главной дороги, вымощенной серо-голубой плиткой, в дубовую рощу, в глубине которой был один из выходов на улицы города. Адриан был в легком шоке — как все-таки непредсказуема жизнь, никогда не угадаешь, что она выкинет на этот раз, куда заведет. Он думал о том, что шизофрения, по сути, дала толчок творчеству Роберта, оживила его, так что теперь его книги одни из самых продаваемых в мире.
Профессор опомнился только тогда, когда из-за густых ветвей вверху стало совсем темно, тогда он осмотрелся — и никого не увидел рядом.
— Роберт? — Спросил он, всматриваясь в полумрак вокруг.
Тишина. Доктор оглянулся назад — может быть, гениальный писатель просто остановился завязать шнурки.
— Роберт!
— Иду.
Адриан облегченно вздохнул. Темнота всегда преумножала человеческие страхи. Он продолжил идти вперед, слыша позади шум листы, разбрасываемой ногами Роберта.
— Слушай, Роб, я все не могу вспомнить, как называлась планета орков? На… хм… На… Нак!
Острая боль пронзила его от спины до груди справа, заставляя сжать зубы в невыносимой муке. Ничего подобного он никогда прежде не чувствовал, это было похоже на сильный удар, прошедший насквозь. Адриан ощутил позади себя знакомое теплое дыхание, поднял руку и нащупал острие ножа, торчащее из груди. Резкое движение — и нож, скользнув через легкое, был выдернут. Тело охватила слабость, подкосились ноги, но сильные руки его удержали . В свете выглянувшей Луны, что проклюнулась сюда меж крон седеющих гигантов, он увидел перед собой свою окровавленную ладонь, а справа — холодные глаза Роберта, что внимательно ловили каждый его вдох, ведь любой из них мог стать последним.
— Имя моей планеты — Нак`Хал.
— Нак`Хал… точно. Некоторые произносят неправильно. Делают ударение на первый слог.
Роберт обхватил его левой рукой, а в правой Адриан увидел массивный нож для мяса, весь красный от его крови. Становилось трудно дышать, на лбу и шее проступил пот, ледяной, как взгляд человека, из-за которого он появился..
— Зачем? Почему? — Спросил он, оперевшись спиной о руку Роберта, боясь в любую минуту рухнуть в мокрую листву.
— Ты слышишь? Этот звон металла, совсем как тогда, когда меня приковали цепью.
— Тебя? — Адриан из последних сил пытался разглядеть что-то через полумрак в глазах своего последнего спутника, — кто ты?
— Ты знаешь.
— Нет. Не знаю… Нет… Как давно?
— Два года.
— Два года! Но ведь каких-то полчаса назад ты был нормальным! — Адриан затих, пытаясь отдышаться.
— Я всегда был нормальным, мой дорогой доктор.
— Ты убийца…
— И всегда им был. С самого детства.
— Нет, нет же… Роберт, прошу тебя. Звони в скорую. Все еще можно исправить.
Лорнгрэйн едва заметно улыбнулся, куда-то спрятал нож и достал из кармана телефон. Яркий свет широкого экрана осветил их лица. Через пару мгновений свет исчез, потому что на телефоне открылась какая-то черная фотография. Лорнгрэйн поднес смартфон к лицу Адриана. Это был снимок космоса — безбрежная чернота с вкраплениями единичных белых точек. Но одна из них, прямо по центру, была ярче других.
— Мой дом. У вас для этой звезды скучное название, но это солнце моего народа. А вот, — палец Лорнгрэйна перелистнул изображение, — моя планета.
Адриан обомлел, потому что перед ним была самая настоящая фотография земной поверхности, снятой с высоты человеческого роста — бескрайняя степь, сбоку виднелась стена из бревен, а в центре кадра… В центре кадра стоял бронзовокожий орк, держась за загривок огромного волка, лежащего рядом. Небо было зеленым. Не таким ярким, как он себе представлял, но и без ядовитых желтых оттенков, как могло бы быть здесь, на Земле.
— Это кадры из твоего фильма, Роберт… Отку… Откуда у тебя могут быть фотографии с планеты, где нет технологий, подумай сам, прошу тебя.
— Оттуда, что я сам научил их. Разобраться в принципе работы фотоаппарата было несложным, куда сложнее было понять ваши цифровые технологии, но, ты знаешь, есть низкорослые люди, держащиеся особняком от людей обычных, так вот они мигом поняли все то, что я им пересказывал.
— Гномы. Ты… Ты хочешь сказать, что можешь перемещаться между планетами?
— Да.
Адриан совсем обмяк, и Лорнгрэйн отволок его к ближайшему дубу, у широкого ствола которого и усадил. Снова заморосил дождь, оглушая округу шелестом листьев.
— И ты… Послал изображение с Нак`Хал на Землю? Но ведь его должны были перехватить ученые.
— Нет, они получили лишь шум, которому не придали особого значения.
Адриан попытался засмеяться, но после первого же смешка скорчился от мучительной боли в груди. Голова становилась тяжелой. Он полулежал в копне желто-красных листьев, согнув одну ногу в колене, чтобы не съезжать вниз.
— Но чем тебе помешал я? За что ты так со мной?
Роберт смотрел на него, держа в руке телефон, который вот-вот погаснет, погрузив все во тьму.
— Нак`Хал ждет тебя, доктор с Земли.
По лицу еще пару часов назад довольного жизнью профессора потекли слезы, смешиваясь с каплями дождя, что падали с кроны, тревожимой редкими всполохами ветра.
— Шизофрения… Погубила нас всех.
Лорнгрэйн развернулся и медленно пошел туда, откуда они пришли, к широкой аллее, что пахла мокрым камнем и горела желтым огнем фонарей.
Адриан держался до тех пор, пока широкая спина его друга не скрылась за грядой кустов. Дождь капал в покров гнилых веток и опавших листьев, убаюкивая его.
Умирая, больше всего на свете Адриан боялся, что, закрыв глаза, услышит грубую речь никому не известного народа, что жил в вечной войне на далекой планете, которая неслась сквозь пространство в компании трех своих лун, ожидая, когда ее наконец обнаружат.
Где-то совсем далеко зазвенел пешеходный переход на пустой улице. Грудь Адриана перестала вздыматься, веки медленно закрылись, и он бесшумно съехал набок, уткнувшись лицом в прелую листву, что в это время года была повсюду.
