Сложно было не согласиться с дедом. Сложно и рискованно. В запале он мог своей тростью и увечья нанести. Его неопровержимые аргументы закреплялись болезненными тычками в мой бок или, в лучшем случае, в бедро, если я успевал увернуться. В вопросах воспитания подрастающего поколения он был суров. Приветствуя взгляды великих педагогов Коменского, Песталлоци, Макаренко и Сухомлинского, напоминал мне тростью, что чужих детей нужно беспощадно лупить, чтобы им не было обидно за бесцельно прожитые годы. Беспощадно, но незаметно, чтобы, всё-таки, им не было так обидно, как при публичной порке.
- Согласен, чужих детей лупить надо! - возмутился я однажды, в пятницу: - Но я-то свой, родной и буржуинский в доску!
- И каким же местом ты стал вдруг родным? Своим дюймовым рудиментом? - вменил мне дед Пердяк, целясь тростью в мой пах: - Никогда ты не станешь мне родным. Родной - от слова род. Я к твоему роду не имею никого отношения. Твои дети - да, мне родные, благодаря моей внучке. А ты всего лишь муж внучки, чужак, пытающийся затесаться в нашу семью. Сегодня ты здесь, а завтра с собаками не сыщешь. Запомни, нет у тебя родных по линии жены. По роду к тебе ближе Анжела Дэвис, чем я. Она тоже за мир во всём Мире. Не набивайся и знай своё место!
Я вез деда на помывку в общественную сельскую баню - самое большое, пожалуй, двухэтажное, каменное здание, по крайней мере, не уступающее по размерам Сельсовету и Дворцу Культуры с библиотекой в одной кубатуре. Величие и стать общественной бани были вполне оправданы.
"Мужик в общественной бане покупает билет. - На одно лицо! - говорит он. - А жопу мыть не будете? - удивленно спрашивает кассирша", - рассказал я деду анекдот и вырулил к парадному входу бани.
- Эх, ничего-то ты не смыслишь в колбасных обрезках, - не понял шутки дед и стал готовиться к торжественному вступлению в святое чистилище. Мне было дозволено сопровождать его в качестве ординарца со строгим соблюдением субординации. Выдерживая такой же степенный шаг, я следом пронёс в вытянутой правой руке дедов потёртый портфель с джентльменским помывочным набором, нижним свежим бельём и бутылкой самогонки, а в левой - лапотный туес с берёзовым веником.
Плакат над кассой общественной бани извещал посетителей цитатой президента свободной республики Конго Патрисом Лумумбой:
"Только труд и баня сделают из вас человека".
Чуть левее, над лестницей на второй этаж, другой, более ветхий плакат, свисавший сдутым шаром или использованным не единожды презервативом, обнадёживал: "Ничто так не очищает душу и тело, как общение в бане", и подпись: Сталин - зачёркнуто; Булганин - зачёркнуто; Маленков - зачёркнуто; Хрущёв - закрашено; Брежнев - затёрто; Андропов, Черненко - забелено; Горбачёв - тускло, словно пунктирами...
Я передал на ответ хранение деда в руки банщика, расписался в товарно-транспортной накладной и спросил у кассира:
- Надолго сборище старейшин? Что в повестке дня?
Он хрюкнул, лениво пожевал, сглотнул сопли и прочёл на клочке бумаги:
- В повестке три вопроса:
1). Составление восемьдесят девятого раздела "Толкового словаря Пахнущих звуков под редакцией Б. Пердяка"
2). Гневное осуждение блядских выходок Рональда Рейгана и недостойного поведения доярки Клавдии З.
3). Разное.
- Понятно. Затянется на пять-шесть часов.
К пятничной помывке, кроме старейшин села, никто не допускался. Даже председатель сельсовета Егор Борисович, не говоря об ординарцах типа меня.
Масонское ложе отличалось своей секретностью. Все решения старейшин оставались в тайне, но последствия банных посиделок ощущались в селе буквально на следующий день. Что-то тревожное и необъяснимое наплывало невидимым эфиром на село; зависало и нагнетало дурным предчувствием. Что-то зловещее должно было случиться. Но к исходу воскресенья из всего зловещего оставалось лишь то, что завтра наступит понедельник, и до следующей банной пятницы каких-то значимых происшествий можно было не ждать.
Что касается Толкового словаря пахнущих звуков, то я неоднократно предлагал деду Пердяку свою помощь в редактировании и корректировании данного фолианта. У меня уже имелся опыт по не сдерживанию газов. В треске, шорохе, свисте, шипящих, звонких, баритональных выдуваемых фонем, я легко определял не только кулинарную составляющую по формуле "Свежо питание, да серется с трудом", но и настроение деда, недосказанность, скрытую идею его трескучих флексий и экстрасенсорные посылы. До того, как люди научились говорить, ворочая языком, пережёвывая и выплёвывая изо рта фонемы, я думаю, они общались пердячим стилем не менее интенсивно, чем, скажем, динозавры, которые делились мыслями телепатическим путём. Но где теперь те динозавры? А человечество, попукивая, пережило все катаклизмы, включая им же созданные дыры в озоновом слое и парниковый эффект. Это - немногое, чем мы живем в полном согласии с планетой Земля и копируем её поведение.
