Ходящим по морю житейскому

 Согласно одной из версий, древнеславянское слово «справедливость» происходит от слов «правда» и «праведность».
   В европейских языках «правда» этимологизируется от латинского  justitia — «юстиция».  
   В римском праве этим термином обозначалось и понятие справедливости, трактовавшееся как «постоянная и неуклонная воля воздавать каждому его право» (Ульпиан).

   Не знали предки наши римских законов. О жизни по «справедливости для всех» грезили веками.

 Страницы древней истории Руси стёрты пришедшими из Византии носителями «греческой религии», как называлась десять веков назад христианская идеология, с крестом и мечом внедрявшаяся на русских землях. По мнению нынешнего начальника РПЦ Владимира Гундяева (он же патриарх Кирилл) иначе с дикарями поступать нельзя, поскольку: «А кто такие были славяне? Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери. И вот к ним пошли просвещенные мужи, принесли им свет Христовой истины и сделали что-то очень важное». (Из интервью корреспонденту телеканала «Россия», сентябрь 2010 года).

   В это «очень важное», наверное, входила и тотальная «зачистка» дохристианской истории Руси.

И всё-таки вопреки стараниям иноземцев и их последователей в немногих рукописных документах сохранились упоминания о проявлениях русского народовластия.  Ярчайшим из них является вече. Это общеславянское слово происходит от древнеславянского ветъ — «совет».

     По мнению И.Я.Фроянова, в древнерусский (дохристианский) период вече было высшим правящим органом во всех русских землях, а не только в Новгородской республике.  Участниками народного собрания русичей («почти зверей» по Гундяеву) являлись «мужи» - главы всех семейств сообщества (племени, рода, поселения, княжества). Их права на вече могли быть равными, либо (на последних этапах существования института) различаться в зависимости от социального статуса. При этом представители нарождающейся знати не обладали достаточными силами для саботирования решений вече, в компетенцию которых входил обширный круг вопросов – от заключения мира и объявления войн, до распоряжения финансовыми и земельными ресурсами.

   Усиление власти князей и бояр, благословленное иноземными крестоносцами с писаниями палестинских скотоводов (Библия) и новозаветными апокрифами («ибо нет власти не от Бога») в руках, поставило  мрачный крест на свободе русского народа. Многовековое иго в Руси-России не только «ордынским» было, но и,увы, «русским - над русскими».
  Терновым венцом на шее народной мечты о всеобщей справедливости стало крепостное право. Или, называя вещи своими именами (как, например, граф Бенкендорф в донесении царю), - рабство.

    О всеобщей справедливости приходилось только мечтать. Что народ и делал в сказках, песнях, пословицах и легендах. Одна из них повествует о чудесной земле без боярско-помещичьего гнёта, «стране справедливости и благоденствия», «Светлых Духов»,  «Живого огня», «Белых вод».

  Помещали Беловодье в разных местах России. В том числе и на севере - в Беломорье.

 Следует сказать, что «северный вектор» поисков страны обетованной имел вполне реальные, а не мифические основания. В землях, прилегающих к Белому морю не было ордынского и крепостного ига, люди жили по законам воли. Кстати, завоёванным в многочисленных конфликтах и битвах с боярами и войсками Великого Новгорода, колонией которого три века было Заволочье, известное так же, как Двинская земля и позже – Поморье.

   После добровольного присоединения поморских земель к Москве, московский князь Василий I Дмитриевич даровал (в 1397 году) северянам «Двинскую уставную грамоту» - старейший, после «Русской Правды», законодательный акт. В документе определялись судебные и административные полномочия московского князя в Двинской земле.
  Так, например, по гражданским искам двиняне должны были судиться лишь в своей области, торговыми пошлинами облагались только иногородние купцы, а двинские  освобождались.

  Заканчивался акт с особыми правами, данными избирательно, лишь части населения Московского княжества, словами:  «А куды поЪдутъ двиняне торговати, ино имъ не надобЪ во всеи моеи отчинЪ в великомъ княженiи тамга, ни мытъ, ни костки, ни гостиное, ни явка, ни иные никоторые пошлины. А черезъ сю мою грамоту кто ихъ чЪмъ изобидитъ, или кто не иметь ходити по сеи грамотЪ, быти ту от мене от великого князя в казни». (Список XV—XVI вв. ГПБ, сборник О. IV. 14, лл. 14—16)

     В 1487 и 1497 годах изданы ещё несколько Двинских грамот, устанавливающих иные права населения русского севера. В последующие годы великие князья и цари также не посягали на поморские вольности.

  Подорвавший в некоторой мере эту традицию и фактически «придушивший», после  активного использования первый и долгое время единственный российский порт Архангельск, царь Пётр I получил у северян прозвища «злодей», «душегуб» и даже «антихрист». Но и он не стал вводить крепостные законы для жителей Поморья.

    Суровые условия жизни на севере, опасности морского плавания, значительная удалённость от центральных российских земель сформировали на Севере особый тип русского человека.

  Исследователь, этнограф Русского Севера Пётр Саввич Ефименко, оказавшийся в здешних местах «благодаря» ссылке, писал по этому поводу: «Характер и нравы местного крестьянства поражают своею оригинальностью. Долговременное пользование самоуправлением во время владычества Новгорода, занятие опасными морскими промыслами, частые торговые сношения с иностранцами, частое посещение Петербурга и других мест произвели в здешнем народе необыкновенную для крестьянского сословия развитость, ясное понимание своих выгод, предприимчивость и охоту перенимать всё полезное, неустрашимость и отвагу, доходящие до презрения жизни».  И, кроме того, «благодаря относительной развитости крестьянства и влиянию раскола грамотность здесь значительно привилась». («Народные юридические обычаи крестьян Архангельской губернии»,1864 г.)

 В качестве главной причины, по которой на Севере не было задавлено «народное начало», выражавшееся и в относительно свободном местном самоуправлении, ссыльный исследователь назвал отсутствие крепостного права на здешних землях.

   Отметил этнограф и крайне редкие в губернии, в сравнении с остальной Россией, случаи тяжких преступлений, вроде убийств и разбоев.

  В то же время к позаимствовавшему на пропитание с огорода овощи, относились в северных деревнях снисходительно.
  То же касалось и рубки леса, поскольку местные жители  не признавали лес казённым, считая его «божьим».

  С другой стороны, украсть что-либо из дома (на Севере они никогда не запирались на замок, об отсутствии хозяев и ныне во многих деревнях говорит прислонённая к двери метла) признавалось серьёзнейшим проступком. Так же считалось немыслимым грехом украсть из силков или из промысловых избушек чужую добычу, или рыбу из чужих сетей.

    Путешествующий по северу России в 1856 году этнограф С.В.Максимов, объяснил подобное явление присущими местным жителям «верностью исконному обычаю и прирождённым чувством понимания чести и уважения чужой собственности».

    Не писаны эти и многие другие народные принципы справедливого общежития в официальных актах и кодексах. И потому удивительна встреча с редким исключением.

    Речь идёт о «Старинном Морском уставе новоземельских промышленников», передававшемся веками изустно, из поколения в поколение. Лишь   в XVIII веке мезенские поморы записали устав на бумагу.

  Академик Н.Я.Озерецковский опубликовал  его в 1846 году в двух номерах газеты «Архангельские губернские ведомости», как часть работы «Описание моржовых промыслов», препроводив словами: «Многие на море приключаются им (поморам) несчастья, которые заставили их сделать между собою некоторые установления, для общей их пользы служащие. Сии установления не хранятся на письме, а только каждому промышленнику известны».

    В начале двадцатого века в арктические воды отправились иностранные и российские экспедиции. Их участников восторженно именовали героями и пионерами.

   Русские поморы героями себя не считали, северные земли и моря не «завоёвывали», а жили ими и на них долгие века.  Так и говаривали: «Морем живём, им кормимся».
  Ходили не только по Белому и Баренцову морям, но и на запад "в Норвегу", "на Грумант", как они величали Шпицберген, а также к северо-востоку - "на Матку" – так уважительно звалась Новая Земля.

   Сотни деревянных судов ежегодно уходили в плавание, шли, не имея карт и компаса, «по вере» - рукописным лоциям, составленным иногда прадедами. Тысячи промышленников добывали в полярных водах и льдах рыбу, зверя морского и «мягкую рухлядь» - пушнину.
    Опасны полярные моря, погода северная непредсказуема, бывало, по два-три года приходилось жить добытчикам на затерянных островах. Иные и смерть находили в водах морских. О таких говорили: «море взяло».

  Без выручки взаимной не прожить морякам, рыбакам и зверобоям.

   Опубликованный Озерецковским список Устава, состоит из 29 пунктов. Можно привести выдержки из некоторых.

   Так, в пункте первом говорится: «Когда случится промышлять многим судам вместе, который промысел называют котляною, или “котляным”, то делить добычу полюдно на всех тех, кои при промысле оном случаются; …Ежели артельные промышленники, выехав из становья, разъедутся по разным местам, то хотя бы кто из них и без добычи возвратится, однако получают себе долю из других промыслов».

    Во втором пункте рассматривается случаи, когда промышленники разъезжаются с судов за добычей и если одни из них, возвратившись раньше других, застают на море бурю или нанос льдов, то приехавшие «должны беречь судно отсутствующих».

   Своеобразная форма страхования заболевших и умерших на судне промышленников содержится в пункте 11: «Ежели у кого на судне промышленник сделается болен и должность свою отправлять не в состоянии, то на такого человека с других котляных судов из промысла паю не требовать, а из своей добычи доли его не лишать. Равным образом поступать и в рассуждение того, кому на судне умереть случится, принадлежащую ему из всего промысла долю отдать его ближним».

   Пунктом 12 устанавливаются правила безоговорочного подчинения начальнику судна – кормщику. От него нередко зависела жизнь товарищей во время плавания и удача на промыслах. Кормщик перед выходом в море избирался миром  из самых опытных, знающих, мудрых, стойких поморов, давая клятву землякам «отвечать перед своей совестью, перед людьми, да на Страшном суде, коли погибнет кто».

  Отсюда и требования к нему: «Должен душу крепкую иметь, да и руку тоже». И потому: «В морском ходу и во время промысла всем рядовым товарищам во всем слушаться одного кормщика, ни в чем воли у него не отнимать; а в потребном случае, хотя и подавать ему совет, только учтиво и не спорно. Ежели ж кто из них дерзнет кормщика избранить или ударить, или не станет его слушаться, то на такого прочие рядовые должны кормщику дать помощь к наказанию по морскому обыкновению; потому что без наказания