Отреченные слова

начинали убеждать его и себя в насущной необходимости «легчить»  (кастрировать) жеребца по имени Воронок.
      
    Человека острого на язык, владеющего складной, умной речью называли в  Поморье языкатым. О таком говорили: «Языкатый трижды вывернется».   Коновала не только ноги кормили.
 
   И начиналось «легчение» коня. Не было оно «операцией» в современном  понимании, в большей степени напоминало театральное представление. В этом искусстве знахари-коновалы похожи на других носителей Слова – скоморохов.

    Над поданным хозяйкой блюдцем с солью коновал чётко, ясно исполнял первый куплет заговора: 

«У божьей скотинки,
Крестьянской животинки,
Не было бы ни опуху, ни отеку,
Бело бы тело не ломило,
Да и костей не щемило,
Да и жил не волокло.
Семьдесят семь жил,
Сухих и пустых и чающих.
Не выйди ни крови, ни воды.
Господи, благослови!»

После громкого вступления следовала пауза, заполняемая шепотом «солиста». Отреченные слова не для чужих ушей.

  Но вот и они сказаны, просит коновал у хозяина благословения на доброе  дело. Слышит в ответ: «Бог благословит». Выходят во двор, там ждёт  привязанный к столбу жеребец. Коновальскими ремнями перекрестит его  знахарь и молитву сотворит: «Во имя отца и сына и святого духа, аминь!  Господи благослови!»

Ремнями опутывается конь, валится на землю. На это сила нужна. После удаления первого яичка заговор звучит:

«У божьей скотинки,
Крестьянской животинки,
У моего крестника Воронка
Не было бы ни опуху, ни отёку,
Бело бы тело не болело,
Костей не щемило,
Жил не волокло.
Не было бы ни крови, ни воды.
Сам Егорей на коне
Приезжай ко мне.
Закуй, затяни рану свежую,
Упокой, не пускай кровь горячую.
Жеребец кричит,
За реку плывёт.
Комарик куснёт,
Коновал работает,
Яички вымает,
Егорей храбрый
Ему помогает,
Рану заживляет».

   Второе яичко выброшено, тот же заговор повторяется. Ремни с жеребца снимаются, на ноги тот встаёт. Следующий заговор звучит:

«Где конь катался,
Тут печаль-тоска останется.
Поздравляю господина хозяина
С конём-животом,
С облегченным мерином,
Нашим крестником».

   Берёт коновал соль, в рот жеребцу бросает:  «Будь здоров, Воронко,   бегай легко». Щепоть соли в нос: «Складывай худерьбу, накладывай  леготу».

И меж ушей соль :

«От обрати не убегай,
Милых ребяток не обижай,
Хозяина слушай,
Соху-борону волочи,
За огороды не скачи».
Для останавливания крови следующий заговор:
«Две девицы дорогих,
Две иголки золотых, –
Они шелком шили-пошивали
И раны зашивали.
Зашейте и рану Воронка
Кровь стань у коня.
Во имя Отца и Сына
И Святого Духа. Аминь».

  И вновь шепот отреченных слов.

   Заходят в дом, молятся на образа, звучит «финальный аккорд» заговора:

«Поздравляю господина хозяина
С облегченным мерином Воронком,
Нашим крестником,
Дай, господи, поить, кормить,
Работу работать да возы возить.
По городам, по монастырям
Ездить, богу молиться.
Сыновей, ясных соколов женить,
Дочерей, голубушек, взамуж выдавать.
А вздумаешь его продавать,
Триста рублей взять.
За вашу животину от баб
Коновалу шитой плат,
Как от старины повелось.
А ежели плату не припасли,
Так семь аршин полотна,
Чтобы коновалу рубаха была,
На ноги по аршину,
Пятый – на хвост,
Чтобы Воронко больше рос.
Шестой и седьмой – на гриву,
Чтобы жить вам счастливо.
Пироги на стол волоките,
Перед иконой лампадку зажгите,
Бутылку вина, ведро пива,
Чтобы жить вам всем счастливо.
Конём бы вам владеть да радоваться
Ровно сорок лет да и с гаком».

   Хозяева кланяются, благодарят за помощь и добрые слова, выдают  оговорённую плату. К накрытому столу приглашается коновал. И начинался  пир, во время которого знахарь голову не терял, веселил хозяев сказами  да прибаутками и заодно выпытывал сведения о хворях, болезнях, житейских  проблемах животных и людей деревни. Знанием их подробностей он мог  удивить следующих «клиентов». Память в этом помогала. Не пропивал её  коновал. 

   Обращались к нему и с просьбами о помощи в делах людских. За эти  услуги северные знахари денежную плату не брали.   Исследователь  Г.Цейтлин по этому поводу пишет:  «Тип знахаря в Поморье – тип крайне  интересный. Он глубоко верит в силу своего „заговариванья“, не  лицемерит, потому что оказывает в большинстве случаев услуги совершенно  безвозмездно. Здесь нет того, что называется „околпачиваньем“ – явление,  с которым мы часто встречаемся в деревнях центральной России, где в  большинстве случаев колдун обьявляет заранее цену, за которую он может  оказать помощь. Нет здесь также и того фарисейства у знахарей, с которым  мы встречаемся в других местах. Там колдуны являются паразитами  деревни. А здесь простыми друзьями, искренно желающими помочь своему  брату. И эта естественность и простота – характерная особенность  поморского знахаря – невольно заставляют отнестись с уважением к ним  людей, не верящих в их „заговоры“». (Цейтлин Г. «Знахарства и поверья в  Поморье» (Очерк из быта поморов) // Известия Архангельского общества  изучения Русского Севера. 1912. № № 1 и 4).

   От «дурного глаза» просили уберечь хозяева дома.  И слышали заговор:
 
«На море-океане,
На острове Буяне
Сидят Клеймонт Папаринский
И Василий Лекаринский
И тугой лук, коренну стрелу натягивают.
Коль скоро летит корена стрела,
Толь же скоро прицы,
Призоры прочь выходите.
Бело пришло – бело прочь поди;
Черно пришло – черно прочь поди;
Красно пришло – красно прочь поди.
От девки, шимоволоски,
От бабы простоволоски,
От красного глаза,
От русого волоса,
От своей худой думы.
Ключ в море, замок во рту.
Во имя Отца и Сына
И Святого Духа. Аминь».

   Обращалась к знахарю красна девица, просила приворожить дролю из  соседней деревни.   Не отказывал знахарь, памятуя о святой необходимости  продолжения рода человеческого.   Повторяла за ним вслух девушка:
 
«Стану на всток хребтом,
На запад лицом
И помолюсь,
Покорюсь самому сатане.
Помогите и пособите мне врага одолеть,
Рабе божьей помогите,
Помогите, пособите
Присушить раба божьего (имя).
Налетело тридцать три тьмы
И три тысячи дьяволов
И окружили этого парня
И одолели и присушили
С великой сухотой
И великой напастью.
Будьте мои словеса крепки и емки.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

  Или ещё одна «присуха»:

«Выйду раба божья (имя) в сени,
Потом на чисто поле
И помолюсь Пресвятой Богородице
И погляжу во все четыре стороны
И помолюсь самому Господу:
Господи, Господи и Мать Пресвята Богородица.
И попрошу: потяните, ветры буйные,
И разнесите мою тоску кручину со белого тела,
Со ретивого сердца и ясных очей.
Нанесите мою тоску-кручину на раба божьего (имя)
Во ясные очи, черные брови
И на белое лицо, на ретивое сердце.
Чтобы на денную печаль
И на ночную тоску
И чтобы не мог не есть,
Не спать и все думал бы о рабе божьей
И чтобы все ходил и клыктал,
Как белый лебедь,
И думал о рабе божьей.
Будьте мои словеса крепки и емки.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

   И ещё образец северной русской народной поэзии:

«Два раза проклят, проклят враг супостат,
Послужи мне на вечерней заре,
В злые часы, минуты и секунды,
Чтобы раб божий (имя)
Не мог ни есть, ни пить,
Ни спать, ни гулять без рабы божьей (имя).
Звери полевые, ходите и гуляйте по чистому полю.
По черной книжке, по седьмой строке
Я даю тебе жертву, раба божья (имя)
Из трех морей из трех океанов.
По восьмой строке по черной книжке
Даю тебе заповедь по двадцать пятой строке
Храни и береги.
Если потеряешь – сойдешь с ума
И попадешь прямо за тридевять морей
В тридесятое царство,
Которому я служу и верую,
Когда снимаю крест и пояс.
Прошу вас, помогайте моей младшей сестре (имя)
Насчет засухи и присухи,
Чтобы раб божий (имя)
Тосковал и бедовал по ней.
Будьте мои словеса крепки и емки.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

   Множество «привораживающих» заговоров хранил в памяти знахарь, вторым  голосом звучали они из уст объятых любовным жаром девушек и парней. Не  были те слова отреченными. Знал коновал и «остудные» наговоры, делиться  ими не любил – против жизни они.

***
   До тридцатых годов прошлого века робили коновалы-знахари. Заменили их  ветеринары. Наш прадед Алексей Йолевич до последних дней жизни  странствовал по северной земле.  Пусть она сурова порой, есть земли  теплее, удобнее для проживания, но это родина. Возвращаясь из других  мест, любил напевать Беля:


«А как своя-то ближняя сторона,
Она радостью да огорожена,
Весельем да изнасеяна,
Она мёдом да исполивана,
Сахаром да изнасыпана».


    Может быть, вспомнилась эта заплачка нашему прадеду и в сентябрьский  день 1930 года,  когда 67-летний коновал возвращался в родную деревню с  верховьев Мезени. Прервали его жизненный путь освободившиеся из  таёжного лагеря уголовники.  Через год нашли останки Алексея Йолевича в  лесу. По бляхе именной опознали последнего из коновалов.   Там же, возле  дороги, которую он топтал всю жизнь, захоронили.  Унёс с собой знахарь  отреченные слова.

    Впрочем, в их разряд попали, уходят и ныне тысячи слов, звучавших  десятки веков на пространствах Руси-Росии, выстраданных, сотворённых  поколениями дедичей, наполненных глубоким смыслом, красивых, крепких и  ёмких; замещаются они иностранными «лексемами» - словесными уродами и  паразитами, требующими перевода и объяснения. Увы, имели, не храним и,  потерявши не плачем.

   Язык – душа народа. Даст Бог, сменщики земные будут мудрее нас, вернут в жизнь язык предков. И не будет отреченных слов.   

*********************************************************************
На левом снимке – коновал Алексей Йолевич Чашев. На правом сверху –  мезенские коновалы из рода Чашевых, крайний справа –  Козьма Йолевич  Чашев. На нижнем правом снимке – коновальская бляха.