Диалог Льва Толстого и гостившего у него в Ясной Поляне писателя и философа Вильяма Фрея, опубликованный в «Огоньке» ровно 112 лет назад – 29 ноября 1905 года.
Приезд убежденного и верующего позитивиста Фрея внес много свежести и духовной новизны в жизнь Ясной Поляны. Лев Николаевич впервые (это было в 1885 г.) услышал от Фрея проповедь вегетарианской пищи и впервые увидел человека, сознательно отрекшегося от всякой убоины.
– Как это хорошо! Как это хорошо! – восторгался Лев Николаевич. – Но может ли одна растительная пища быть достаточной для человека?
– Достаточно даже одних пшеничных зерен, – ответил Фрей. – Стоит их только просушить и употребить в еду.
– Как, не в молотом виде? – ужаснулся Лев Николаевич.
– Но есть ли у человека лучшая мельница, чем его собственный рот? – фигурально ответил Фрей и вызвал бурю восторга ответом.
Восхищению Льва Николаевича не было границ. Он обнимал Фрея, целовал его и всячески выражал ему свое расположение.
– Я говорю о зернах, – продолжал Фрей, – потому что теперь их как-будто легче добывать. Но, в сущности, человеку свойственна не эта злачная, добываемая на полях пища. Человеку свойственна пища другая, еще более благородная, ради добывания которой он не должен прибегать к срезыванию или вырыванию стеблей, т.е. к тому же убийству растения. К радости кроткого духа нашего, сама природа строения человеческого тела учит нас жить и кормиться чудной пищей, полной райских ароматов девственных садов, бывших на заре прекрасного утра земной жизни.
Да! И строение зубов, и длина кишечника с неопровержимой ясностью доказывают, что человек не хищное животное, проглатывающее растерзанную чужую жизнь. У него нет тех редко-сидящих в челюсти и остроконечных зубов, какие нужны хищнику. И длина кишечника у него гораздо больше, чем у хищных животных, у которых кишечник короткий, потому что пища проходит более короткий путь всасывания. Эти два обстоятельства лучше всяких трактатов доказывают уродливость нашего питания мясом. Оно не свойственно нам, и никакое искусство нашей кухни с её виртуозами-поварами не в состоянии обмануть нашу натуру.
Она противится чужой пищи и мстит нам тяжелыми болезнями и нервными расстройствами, вплоть до безнадежного помешательства. Но, вместе с тем, ясно также, что человек и не травоядное животное. Его кишечник для этого слишком короток, он должен бы быть в двое длиннее, а зубы так широки, как у травоядных. Человек принадлежит к иной категории животных, которым свойственна пища другая – плоды. Не плотоядное, не травоядное, а плодоядное животное – человек. И из всех плодов лучше всего яблоки. Возьмите, например, обезьян в лесах. Они питаются только яблоками, а какие они гибкие, ловкие, сильные. Ударом кисти горилла дробит череп льва, зубами сплющивает дуло ружья. А ест только яблоки. Не даром Библия начинает свое сказание о людях, живших в садах и также евших яблоки. Память человечества верно передает ему прошлое. И как далеко мы ушли в сторону от этого чистого, хорошего прошлого!
Бессильные в своей злобе и дикой аргументации, мясоеды прибегают к таким ухищрениям. Они говорят, что употребление мяса – это благодетельный процесс для высокого совершенствования неразвитой твари, ибо мясо животного таинственным образом в организме человека уподобляется в форму светлой мысли вдохновенного чувства, благородного поступка. Вещество не смыслящей твари освящается и очищается через тайну питания, происходящего в нашем теле. Что же тут, говорят они, безнравственного? Наоборот, скоты нам должны быть благодарны, что мы их едим.
Точь в точь Ницше со своей теорией сверхчеловека. Он говорит, что вещественные блага обездоленной массы должны идти на высокое дело развития нового типа. Очень может быть, что низшее человечество и страдает там на полях, на шахтах, в рудниках, на заводах, железных дорогах, очень может быть, но те вещественные блага, которые добываются рабочим классом, претворяются таинственным образом в новый, чудный тип цивилизованного человека. Страдания вполне выкупаются в общей экономии природы, а нечистота капитализма освящается высотой сверхчеловека.
– Я слушаю Вас и Ваши прекрасные сопоставления, – подхватил Лев Николаевич, – и вспоминаю одну легенду, которую мне монахи рассказывали в Оптиной пустыне, когда я ходил туда молиться. Вот эта легенда. В начале Бог сотворил мир духовный, мир ангелов. Они пели хвалу Господу и созерцали величие Его. Но вот, любимейший из ангелов, объятый гордостью и завистью, возмутил целый сонм небожителей и дерзнул восстать против Бога. Бог бросил его с приверженцами в мрачный Тартар. Падшие ангелы превратились в духов злобы, а их предводитель стал называться Сатаной.
Оставшиеся на небе покорные Богу ангелы возмолились Господу:
– Горе, горе нам! Ты лишил нас товарищей, и число наше не пополнится.
И прогневался на них Господь:
– Маловерные! Не знаете силу Мою? Так вот вам: из мерзейшей в мире твари создам подобным вам и пополню число ваше!
И в гневе своем сотворил Бог человека.
Люди обременены тяжким трудом, живут в страстях, в похоти, в страданиях, но все напрасно. Среди них есть святые уголки – монастыри, куда стекаются дочери и сыновья страждущей твари, а в монастырях, по воле Божьей, из этой мерзейшей твари нарождаются ангелоподобные существа, дабы восполнилось число павших… И тут же, за стеной кельи, я слышал, раздавался свист большой продольной пилы: жвить! жвить! Это наемные пильщики резали доски для обителей «будущих ангелов».
– Да, мой друг, властно в жизни царствует обман, и Вы бесконечно правы.
– Спасибо, спасибо Вам за Ваше умное и честное слово. Я непременно брошу мясо и последую Вашему примеру.
И действительно, с тех пор Лев Николаевич не ест убоины и одно время доходил до питания одной болтушкой из овсянки.
«Огонёк», 29 ноября 1905 года
