имеет связь с индоевропейским корнем \"Mokos\" - прядение (!). И, если мне не изменяет память, то попытка усадить мужчину за женское дело приравнивалось к смертельному оскорблению или неимоверному унижению. По сути, оно бозначало смену статуса на более низший. Потому бог-покровитель пряжи - это, с точки зрения средневекового человека - нонсенс. Вернее, это для нас с вами - нонсенс, а средневековый человек мог и ножом по горлу полоснуть за такие \"теории\".
Отмечу еще ряд любопытных курьезов, позволяющих предположить, откуда с таким упорством растут сорные теории о Мокоше-мужчине.
\".. токмо что идола Мокоса имели с воловьею главою.\" писал В.Н.Татищев,( \"История Российская\", т. 1. гл. 40, М., Л., 1962). Я отмечу только, что здесь речь идет об идоле (слово мужского рода), а не о божестве. Говорить о мужском поле Мокоши ссылаясь на Татищева - все равно, что говорить о женском поле Христа, основываясь на словах \"икона Иисуса\", где слово \"икона\" имеет женский род.
А вот \"воловья голова\" вывела меня очень интересную цепочку..
О \"идоле\" Mokossi с рогатой головой писал Георг Андреас Шлейзинг (под псевдонимом Теофил Вармунд (Theophilus Wahrmundus)) в своей «Древней и современной религии московитов» (Schleusing, 1698). Причем в его книге имеется иллюстрация карикатурного типа, указывающего как, по представлениям (подчеркну) христианина тех времен выглядели боги его отцов.
М.А. Корф отметил, что часть это книги взята из диссертации Михаэля ван Оппенбуша «Religio Moscovitarum» (защищена 16 июня 1660 г. в Страссбурге (Argentorati) при председательстве известного богослова Иоганна Конрада Даннауэра) и диссертации Ревельского пастора Иоганна Швабе «Цурковь Московскiи» (защищена 18 октября 1665 г. в Йене при председательстве профессора теологии Йенского университета Иоганна Эрнста Герхарда).
\"фантастическая звероподобная визуализация\" - пишет про эти гравюры И. А Осипов.
\"Своего рода - графический каламбур\" - смеялся Б.А. Рыбаков над различного рода рисованными измышлениями, зачастую принимаемых чуть ли не за рисунок с оригинала.
Я же считаю иначе: ни Шлейзинг, взявший свои сведения с диссертаций ван Оппенбуша и Швабе, ни сами Швабе и Оппенбуш не видели воочию славянских богов (считается, что список оных, перед тем, как снабдить иллюстрациями, был взят из сочинений Кромера), а иллюстрации писались частично в духе антиязыческих настроений ( ван Оппенбуш защищал свою работу при председательстве богослова Даннауэра, а Швабе сам являлся пастором), а частично - под влиянием \"Лемегетона\", ставшего популярным в среде европейских мистиков и теологов начала 16 века. Представления об облике славянских богов Шлейзинг, и предшествующие ему Швабе и ван Оппенбуш могли брать из описаний демонов и духов указанного труда (поскольку оные не подтверждены ни славянским фольклором, ни славянскими же поверьями). Что и породило последующие неточности при трактовки облика и функций Мокоши, вплоть до нынешней выдумки Юлией и Юрием Мизун \"бога зверей Могожа\".
Но к самой богине Мокоши тупиковые измышления средневековых мистиков отношения не имеют. А многочисленные эпитеты вроде \"идол\" или \"божество\" еще не являются (как было отмечено выше) показателями пола самого персонажа.
Но вернемся к аргументации Базлова.
Словарь Даля приводит поговорку \"Бог не макеш, чем-нибудь да потешит.\" Но не совсем понятно, отчего \"Макешь\" в этом источнике названа мужским божеством. Ведь поскольку мы имеем дело с записанной поговоркой, то следует учитывать, что оная является устным народным творчеством, и значит, была, скорее всего, замечена впервые в устной форме. А мягкий знак (призванный в русском языке обозначать женский род, если встречается в существительных в именительном падеже единственного числа) в устной речи не проявляется после шипящих.Это если еще не рассматривать других вариантов. Потому что в имеющейся у меня книге \"Пословицы русского народа. Сборник В. Даля\" (\"Государственное издательство художественной литературы\", Москва, 1957 год), данная поговорка выглядит следующим образом: \"Бог не макешь (или Мокошь, языческое божество), чем-нибудь да потешит\" (стр. 37). Как видите, в этом варианте издания и мягкий знак в конце имени сохранен, и нет желанной многим отметки \"муж.\" Разумеется, такой плюрализм не дает конкретных доказательств ни для одной из сторон. Потому перейдем к другим сведениям.
А как же некий летающий змей Мокуш? Даже если не касаться того, что информация автора не получила огласки в среде ученых, то можно отметить ряд любопытных моментов, которые, отчего-то, не были приняты Базловым во внимание. Наличие такого образа, как \"летающий змей Мокош\" ничего не отрицает. Ведь существует же несколько персонажей в славянской демонологии, носящих одно и то же имя. \"Манья\", например (по Власовой), это и нечисть в виде падающей звезды, и приведение в виде старухи. Кстати, у той же Власовой имеются два любопытных свидетельства:
1) \"МОКОША, МОКУША — дух в облике женщины, появляющийся в доме, на подворье; знахарка, колдунья.
«Ох, мокуша остригла овец!» (Олон.)
Упоминания о мокоше, мокуше в материалах XIX―XX вв. ограничены несколькими районами России. Для жителей Вологодчины мокоша — женщина с большой головой и длинными руками. Появляясь в избе по ночам, мокоша прядет оставленную без благословения кудель (Волог., Новг., Онеж.) (на Ярославщине мокошей называли хлопотливого человека).
Наиболее подробно мокоша (мокуша) охарактеризована в поверьях Олонецкого края: «…когда шерсть из овцы сильно вылезет, „Ой, — говорят, — овцу-ту Мокуша остригла“. Иное спят, веретено урчит, говорят, Мокуша пряла, ходит она по домам, да по ночам шерсть прядет, да овец стрижет; выходя из дома, она о брусок, о полати-то, веретеном и щелкнет, случается, что когда она недовольна, остригает немного волос и у самих хозяев» <Буслаев, 1894>.
В XVI в. (и, по-видимому, в древней и средневековой Руси) мокушей именовали знахарку, колдунью: «В одном худом номоканунце XVI в. духовник спрашивает женщину: „Не ходила ли еси к Мокуше?“»<Гальковский, 1916>.
По своему облику и «занятиям» мокоша (мокуша) схожа с кикиморой, марой, мокрухой: это прежде всего «божество-пряха», от нее зависят судьбы обитателей дома.
Однако в поверьях мокоша более определенно, чем, например, кикимора, связана с овцеводством (она «метит» овец); связана она и с водой, влагой (отчего ее иногда и зовут мокрухой).
Само название мокоши позволяет соотнести ее с Мокошью, одним из верховных божеств восточнославянского пантеона. Изучая олонецкие поверья, Е. В. Барсов приходит к выводу, что, как и Мокошь, мокоша — «покровительница овцеводства, прядения и вообще бабьего хозяйства». Он полагает, что требы [жертвы] Мокоши (как и мокоше) заключались в том, что при стрижке овец в ножницах на ночь оставляли по клоку шерсти <Барсов, 1894>.
В. В. Иванов считает мокошу трансформацией женского восточнославянского божества Мокоши (выделяя в этих названиях тот же корень, что и словах «мокрый», «мокнуть») и предполагает, что соответствующий женский образ является общеславянским, сопоставимым с образом Матери Сырой Земли <Иванов, 1976>. Отмечается также возможная связь с Maksim Oyun, «прядение», ср. обряд, именуемый «мокрида», во время которого, принося жертву Параскеве Пятнице, в колодец бросали кудель и пряжу <Иванов, Топоров, 1982>.
Мокошь, по-видимому, «женское воплощение водной стихии» <Иванов, 1976> (а точнее — земли в единстве с водой); она распоряжается влагой, плодородием, увеличением стад, «бабьим» домашним хозяйством; жизнью, судьбами людей.
Достаточно точно охарактеризовать взаимосвязь образов прядущей в доме мокуши и верховного божества Мокоши пока трудно. Вполне вероятно, что мокуша поверий XIX―XX вв. — это не «выродившаяся» Мокошь, но женское божество, ведающее жизнью, плодородием, представления о котором (наряду с почитанием Матери-Земли) существовали издревле. Эти представления могли послужить и основой для формирования в I тысячелетии н. э. образа верховного женского божества Мокоши (трансформировавшегося затем в образы Параскевы Пятницы, Покровы, Богородицы) и основой для формирования представлений о целом ряде женских мифологических персонажей (русалка, кикимора, мокруха, удельница), облики и «занятия» которых во многом похожи\".
2) \"МОКРУХА — дух в облике женщины, появляющийся в доме.
Мокруха упоминается в поверьях Новгородчины и Вологодчины. По своему облику и характеристикам она схожа с мокошей, кикиморой, Марой. Это дух, который появляется в избе по ночам. Мокруха любит прясть. И в названии, и в описаниях мокрухи подчеркивается ее связь с водой: по поверьям, она всегда оставляет мокрое пятно на том месте, где посидела.\"
Отмечу, что ВО ВСЕХ свидетельствах Мокуша и Мокруха - персонажи женского рода.
Итак, что мы имеем в итоге? Со стороны язычников - древнюю богиню Макошь (Мокошь, Мокушу), а со стороны антиязыческой прослойки - незнание образов народных поверий, древних хроник и поучений, а до кучи - еще и незнание русского языка на уровне второго класса.
У кого-то из вас возникнет вопрос: отчего я критикую статью Базлова (который и \"этнограф\", и \"фольклорист\", и \"основатель русского рукопашного боя\" и вообще - некий авторитет в среде не очень языческой молодежи), но пишу про антиязычников? На это меня сподвигли два фактора: во-первых, ни один язычник не будет ни при каких условиях намеренно искажать традицию своего народа, как это сделал Базлов; а во вторых, статья этого языческого \"гуру\" весьма активно используется в антиязыческой среде, в том числе - и знаменитым центром \"Ставрос\" во главе с Виталием Питановым. И, замечу, что ставросанутые, в попытке обороть ненавистное им язычество, согласились подписаться даже под незнанием основ русского языка, только ради создания иллюзии \"раскритикованности язычества\". А потому - я не ошибся в объекте выпадов.
А напоследок спрошу: кто-то еще сомневается, что антиязыческие взгляды - это лакмусовая бумажка, которая сигнализирует о безграмотности помноженной на мракобесный шовинизм?
