Дон-Кихот – еще не прах!

Нынешнее время не очень-то располагает к изящной словесности. Может быть, просто к словесности, но, увы, далеко не изящной. Жизнь как Нюрнбергская Дева все яростнее сжимает в своих объятиях и на грани почти обморочного состояния от обилия разнообразной и большей частью пугающей информации, все больше хочется одного – побега. По Пушкину:

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

Не знаю, есть ли где такая блаженная страна, но убежать туда хочется все сильнее. Наверно, в этой стране хотя бы нет воплей про коронавирус.

И, может быть, сейчас, как нельзя кстати вспомнить о человеке, придумавшим свой зачарованный мир, свою Гринландию. 

О человеке, «обладавшем даром могучего и чистого воображения». А ведь только в воображении никогда не гаснут звезды, не кончается лето и не умирает любовь!

О человеке, чье 140-летие со дня рождения отмечается сегодня. Об  Александре Грине.

О нем написано очень много.  И восторженно, и возвышенно- тонко, и глубоко, и сдержанно-критически. Сотни исследователей так и эдак вертят гриновское творчество, рассматривая его то с позиций романтизма, то критического реализма, то неоромантизма, то психологизма. А оно как венецианское стекло не тускнеет, не теряется в океане всевозможных «измов» и всякий раз вспыхивает новыми гранями.

На мой взгляд, наиболее полно, точно и верно о Грине высказался литературовед Александр Роскин:

«О Грине часто говорят как о писателе, бежавшем от жизни. Между тем книги Грина возбуждают ту тягу к прекрасному, которую способны внушать только книги жизнелюбцев». … Грин воспевает волю к благородному деянию, важность и совершенную необходимость красоты в обыкновенной человеческой жизни. Творчество Грина оптимистично в самой своей основе».

Но, если проза Грина, яркая, пряная, чарующая, знакома читателю и любима им, то Грин-стихотворец практически неизвестен. А между тем, стихов в его творческом наследии немало. Правда, он сам говорил о них иронично: «В детстве я усердно писал плохие стихи….Стихи были о безнадёжности, беспросветности, разбитых мечтах и одиночестве, — точь-в-точь такие стихи, которыми тогда были полны еженедельники. Со стороны можно было подумать, что пишет сорокалетний чеховский герой, а не мальчик одиннадцати-пятнадцати лет» (А.С.Грин Автобиографическая повесть")

Первая попытка издать в начале 1960-) поэтический сборник Грина окончилась неудачей. К счастью, вмешался поэт Леонид Мартынов: «Стихи Грина необходимо публиковать. И как можно скорее».

В этой небольшой заметке мне бы хотелось привести несколько стихотворений Александра Грина. И еще раз с благодарностью и любовью вспомнить человека, подарившему нам чудесный мир своих книг. 

«В романтике гриновского типа „покоя нет, уюта нет“, она происходит от нестерпимой жажды увидеть мир совершеннее, возвышеннее, и потому душа художника столь болезненно реагирует на всё мрачное, скорбное, приниженное, обижающее гуманность»1 



Единственный друг

В дни боли и скорби, когда тяжело
И горек бесцельный досуг, –
Как солнечный зайчик, тепло и светло
Приходит единственный друг.
Так мало он хочет… так много дает
Сокровищем маленьких рук!
Так много приносит любви и забот,
Мой милый, единственный друг!
Как дождь, монотонны глухие часы,
Безволен и страшен их круг;
И все же я счастлив, покуда ко мне
Приходит единственный друг.
Быть может, уж скоро тень смерти падет
На мой отцветающий луг,
Но к этой постели, заплакав, придет
Все тот же единственный друг.


«За рекой,в румяном свете…»

За рекой в румяном свете
Разгорается костер.
В красном бархатном колете
Рыцарь едет из-за гор.
Ржет пугливо конь багряный,
Алым заревом облит,
Тихо едет рыцарь рдяный,
Подымая красный щит.
И заря лицом блестящим
Спорит – алостью луча –
С молчаливым и изящным
Острием его меча.
Но плаща изгибом черным
Заметая белый день,
Стелет он крылом узорным
Набегающую тень.


Первый снег

Над узким каменным двором
Царит немая тишь.
На высоте, перед окном,
Белеют скаты крыш.
Недолгий гость осенней мглы
Покрыл их, первый снег,
Гнездя на острые углы
Пушистый свой ночлег.
Он мчится в воздухе ночном
Как шаловливый дух,
Сверкает, вьется за окном
Его капризный пух.
И скользкий камень мостовой,
И оголенный сад
Он схоронил бесшумно в свой
Серебряный наряд.
Пусть завтра он исчезнет, пусть
Растает он чуть свет;
Мне сохранит немая грусть
Его мгновенный след;
Волненья девственных надежд
Я провожу, смеясь,
Как белизну его одежд,
Затоптанную в грязь.


Дон-Кихот
(Гидальго-поэма)

Нет! Не умер Дон-Кихот!
Он – бессмертен; он живет!
Не разжечь ли в вас охоту
Удивиться Дон-Кихоту?!
Ведь гидальго славный жив,
Все каноны пережив!
Каждый день на Росинанте
Этот странный человек,
То – «аллегро», то – «анданте»,
Тянет свой почтенный век.
Сверхтяжелую работу
Рок дал ныне Дон-Кихоту:
Защищать сирот и вдов
Был герой всегда готов,
Но, когда сирот так много
И у каждого порога
В неких странах – по вдове,
Дыбом шлем на голове
Может встать – при всем желаньи
Быть на высоте призванья.
А гидальго – телом хил,
Духом – Гектор и Ахилл.
Он, к войскам не примыкая,
Не ложась, не отдыхая,
Сам-один – везде, всегда,
Где в руке его нужда;
Где о подвиге тоскуют –
Дон и Россинант рискуют.
Колдунов на удивленье
Производит вся земля;
Век шестнадцатый – в сравненьи
С нашим веком – просто тля.
О старинном вспомнить странно,
Дети – Астор и Мерлин;
Вот лежит в заре туманной –
Злой волшебник Цеппелин;
Дале – оборотней туча,
Изрыгая с ревом сталь,
Тяжковесна и гремуча,
На колесах мчится вдаль.
И – подобие дракона –
(а вернее – он и есть!)
Туча мрачная тевтона
Отрицает стыд и честь.
Там – разрушены соборы
Черной волей колдуна,
Там – везут солдаты-воры
Поезд денег и вина;
Там – поругана девица,
Там – замучена жена,
Там – разрушена больница,
И святыня – свержена!
А гидальго Дон-Кихот
Продолжает свой поход.
То разбудит часового
От предательского сна,
То эльзасская корова
Им от шваба спасена;
То ребенку путь укажет
Он к заплаканной семье,
То насильника накажет,
То проскочет тридцать лье
Под огнем, с пакетом важным,
То накормит беглеца,
То в бою лихом и страшном
В плен захватит наглеца…
Очень много дел Кихоту;
Там он – ранен, мертв он – тут;
Но – пошлет же Бог охоту –
Воскресает в пять минут!
Так, от века и до века,
Дон-Кихот – еще не прах;
Он – как сердце человека
В миллионах и веках.


Снопы

Последний раз сверкнул над хлебом серп.
Последний сноп подобран у коряги.
Жнецы ушли. У серебристых верб
Блестит луна. Тревожно спят овраги.
Как павшими, усеяны поля
Снопами грязными, их колосом лучистым.
Тяжелый труд. Тяжелая земля.
Тяжелый вздох под горизонтом мглистым.
Оборванный, без шапки, босиком
Бродил помешанный, шепча свои заклятья,
И на меже, невидимый, тайком
К снопам простер безумные объятья.
Он не взял у деревни ни зерна.
Зачем ему? Задумчивая гостья –
Луна – во власти голубого сна, –
Взял васильки и разбросал колосья.
Истоптан хлеб, поруган тяжкий труд,
А васильки завязаны снопами.
Усталые, к заре теперь придут,
Твердя: «Нечистый подшутил над нами».
О поле, поле! Или никогда
Ты не возьмешь на рамена иные
В одной руке – веселый вздох труда
И хлеб земной, и васильки земные?



Сон

На границе вод полярных, средь гигантских светлых теней,
Где в горах, среди гранита, гаснут призраки растений,
Реют стаи птиц бессонных; улетают, прилетают,
То наполнят воздух свистом, то вдали беззвучно тают.
Им в пустыне нет подобных ярким блеском оперенья;
Дикой нервности полета нет средь птиц иных сравненья;
А они живут без пищи, никогда гнезда не строя;
И пустыня их волнует грозной вечностью покоя.
Если льдины раздвигает киль полярного фрегата –
Стаи бережно проводят и напутствуют собрата
И, его снастей коснувшись драгоценными крылами,
Средь гигантских светлых теней исчезают с парусами.