Я никогда не хотел, чтобы это случилось...

Я никогда не хотел, чтобы это случилось. Честно! Я клянусь тебе – я не хотел. Мне нравилась война, я был рожден для нее, меня вырастили для битвы, для одной только битвы с тобой.

                А теперь, когда твои глаза блестят молочной слепотой, когда твоя голова отделена от тела, а мои армии добивают твои отряды, я впервые понимаю, что я не знаю, как поступить дальше.

                Чтобы собрать сегодня на этом поле битвы все свои силы, я заключал союзы с домами высшей силы, я плел интриги, крал письма и подменял гонцов на пути от одного замка к другому. Я лгал, а теперь…что мне делать теперь?

                Я обещал им всем, что если они придут биться за меня – они придут биться за свой народ, за свободу, за светлое будущее, но пока идет война – этого будущего и не ждут, однако, теперь, когда твоя голова снесена моим тяжелым мечом, мне кажется, что все взгляды уже направлены на меня, что все уже ожидают мгновенного улучшения.

                А я, к своему бесконечному стыду, даже не представляю, с чего начать. Восстанавливать пашни, что пожгли, чего греха таить, и ты, и я? А кем? Крестьяне положены либо голодом, либо набегом, а те, что есть, так худы и тощи, так бледны и больны, что мало чем отличаются мертвых.

                Восстанавливать город? На какие деньги? Казна пустая – всё ушло на войну. А восстановить – это же… как? С чего начать? Выписывать мастеров? У нас и шахты разбиты, и леса пожжены.

                Флот? О, святые духи, наш флот и до войны был в плачевном состоянии, а сейчас… торговля? Нет, тоже не выход. У нас нет ничего, в чем крайне нуждаются другие. Мы обеспечивали себя сами почти всю нашу историю. Торговали для приличия, что ж мы – хуже других?

                Да и торговлю с пустой казной не займешь.

                Нет, придется занять. Только вот…мы же не убийцы. Твои армии теперь наши, то есть, учитывая, что своих земель у твоего племени вообще никогда не было, твоя армия, вернее, те. Кто уцелеют из твоей армии – тоже наша проблема.

                То есть – моя проблема.

                Дух победы витает в воздухе, жжет до боли глаза слеза радости, а мне выть хочется от страха – дальше-то что? Сегодня победа, сегодня все будут еще пьяны от крови и вина, ну, завтра поскачут в разные части страны гонцы с вестью, допустим, еще недели полторы-две протянуть можно, а дальше? Что будет?

                Еще, допустим, месяца два я смогу валить все на войну. Люди будут терпеть, скрипеть зубами и проклинать тебя, а дальше – мы, конечно, что-то сумеем восстановить, но…

                Это же я теперь за все отвечаю! У них чума – я виноват, у них засуха – я виноват, у них голод – я виноват. Всегда буду виноват я и только я. И всегда я и только я обязан буду что-то делать.

                Боги мои, ужас-то какой!

                А ведь еще есть враги со стороны, есть мой родной брат, который где-то на югах скрывается, собирая новую армию…

                С одной стороны, если будет новая война – мне будет проще. Я рожден был для войны и битвы.

                Но с другой – я всю жизнь проигрывал брату и что-то мне не нравится эта затея. Там я отрубленной головой не отделаюсь, в лучшем случае – меня просто колесуют. А я знаю своего брата, он вопросами моего милосердия и томления заниматься не будет. Чуть  что не так – голова с плеч.

                Так, голова…поторопился я чего-то, признаю, погорячился. Не хотел я твоей смерти по-настоящему, клянусь!

                Слушай, а у тебя ведь есть сын, да? Как думаешь, если я дам ему сбежать, какова вероятность, что он пойдет против  меня войной? Эй…

                Ах да. Чёрт, ну прости, я, правда, не хотел этого. Не сегодня, мой друг, не сегодня, мой враг…