Само собой, разумелось, что поездка юной изнеженной женщины на сибирские рудники уже была подвигом, но вряд ли Мария отдавала себе полный отчет, на что она идет. Ее не остановило даже то, что Николай 1-й запретил декабристкам брать своих детей. Первенец Волконских, оставшись без матери с бабушкой по отцу умер в возрасте двух лет. Его прах покоится на Лазаревском кладбище Александро-Невской Лавры. Это ему, младенцу Николеньке, написал трогательную эпитафию Пушкин:
В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.
Как позже признавалась в своих воспоминаниях Мария Волконская, она не рассчитывала, что проживет в Сибири долгие годы. Но находясь уже в пути, она узнала о новом распоряжении императора: те жены, которые отправились за ссыльными не имеют право на возвращение. Она первая приехала в Благодатский рудник, спустилась в шахту, где работали каторжане и, увидев мужа, встала перед ними на колени и поцеловала его оковы. С этого момента и началось романтическое воспевание жен декабристов.
А дальше в их супружеских отношениях наступает кризис. Она поняла, что не любит мужа, но пути назад не было. В ссылке родила еще троих детей – двух дочерей и сына. Одна из дочерей умерла. В живых у семьи остались дочь Нелли и сын Михаил. Один из современников писал: "Мария Николаевна была молода и хороша собой. Волконский же был уже без зубов, опростился и заделался сквалыгой".
На поселении Мария Николаевна сближается с Александром Поджио, младшим братом Иосифа Поджио. У Александра была демоническая внешность и пронизывающий взгляд. Сын декабриста Якушкина напишет впоследствии своей жене: «Много ходит невыгодных для Марии Николавны слухов о ее жизни в Сибири. Говорят, даже, что ее сын и дочь не дети Волконского.»
Вероятнее всего, это была лишь слухи, которые всегда сопровождают обыкновенную человеческую дружбу. Просто светской даме был положен воздыхатель. После смерти самой Марии Николаевны в семейном архиве переписка ее с Поджио не сохранилась. Хотя были найдены более поздние письма самого Поджио к ее сыну и ее мужу. Так что доказать что либо невозможно.
«Волконский был еще тот проказник. Он знатно почудил на своем веку.» - так вспоминали о декабристе современники. Сергей Григорьевич, по свидетельству очевидцев, опростился, окрестьянился, постоянно общался с мужиками, увлекся сельским хозяйством.
Мария Николаевна, наоборот, когда появилась возможность, завела собственный салон, куда муж мог прийти чуть ли не в тулупе, перемазанный навозом. В результате, она распорядилась не пускать его на свои светские рауты. Так она и уехала в Каменку, в имение Раевских, не дождавшись конца ссылки мужа.
В 1856 году после амнистии Волконский вернулся сам из ссылки. Поджио по-прежнему оставался близким к семье человеком. Он пережил и Марию Николаевну, и Сергея Григорьевича и был похоронен вместе с ними в имении Волконских в Черниговской губернии.
Еще одна интересная судьба жены декабриста. Это Прасковья Григорьевна Анненкова, урожденная Жаннета-Полина Гебль, француженка, которая так и не научилась хорошо говорить на русском. Но, конечно, все окружение ее хорошо понимало, ведь для дворян французский был вторым (а иногда и первым) языком.
Полина была из обнищавшей дворянской семьи во Франции и поехала в Россию, чтобы помочь своей семье выжить. Сначала была модисткой, а потом, как свидетельствуют исторические документы, стала содержать публичный дом. Это заведение и посещали кавалергарды. Там она и познакомилась с Анненковым, самым завидным женихом Москвы и влюбилась в него. Как только его за участие в восстании лишили всех привилегий и прав, и она с ним уравнялась по статусу, то сразу же подала прошение на высочайшее имя, чтобы следовать за ним в ссылку как невеста. В ссылке их и обвенчали.
Здесь в заснеженной Сибири у них и возникла настоящая любовь и она стала прекрасной женой. Настоящей соратницей мужу и верной подругой женам декабристов. Обеспечивала быт, поддерживала и не давала пасть духом хрупким княгиням, которые впервые столкнулись лицом к лицу с тяготами жизни. Более того, именно она была светлым и ярким огоньком в жизни мужа, который под старость становился все более раздражительным и капризным. Она одна могла его утешить и ободрить.
Полина родила 18 детей, из которых выжило только шестеро – три сына и три дочери. После амнистии супруги с детьми поселились в Нижнем Новгороде. Там и похоронены.
В конце жизни Прасковья Ивановна надиктовала своей дочери Ольге воспоминания. Диктовала она на родном французском языке, потом Ольга Ивановна перевела их на русский и опубликовала в журнале "Русская старина". Они вызвали огромный интерес у читателей.
Вот такие непростые женские судьбы. Но уже два века одиннадцать имен жен декабристов служат примером стойкости и преданности.
