ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА не по учебникам

Последнее воскресенье августа – день шахтёра. Этот советский праздник в Кузбассе, где почти не осталось шахт, по-прежнему отмечают с размахом. Звучат официальные речи, прославляющие доблестный труд прошлых лет, но при этом замачивается роль в становлении и развитии угольной отрасли тех, кто оказался в Кузбассе не по своей воле.

"Я бы вас всех пострелял!"
92-летний Иван Вегвец – советский немец, родившийся в Украине. В декабре 1942-го, когда ему шёл пятнадцатый год, Ивана разлучили с сестрой и матерью и отправили работать на шахту в кузбасский Прокопьевск, с тех пор живёт в этом городе.

– "Я тем завидую, кто жизнь провел в бою, кто защищал великую идею. А я, сгубивший молодость свою, воспоминаний даже не имею", – цитирует Иван Альбертович Есенина. – Сибирь – это ссылка. Не было б войны – я бы тут не сидел сейчас.

Иван Вегвец, 50-е годы
Иван Вегвец, 50-е годы
Но злоключения начались ещё до войны. В 1937-м по 58-й статье арестовали железнодорожника Альберта Вегвеца – отца Ивана. Семья жила в Луганске. На второй день мать понесла в местную тюрьму передачу, но там сказали, что её муж у них не числится. Иван Альбертович уверен, что отца сразу расстреляли. После ареста в доме репрессированного устроили обыск.

– Матрасы переворачивали – пулемёты искали, – шутит Вегвец.

Семья уехала в запорожское село Розенталь, где жила бабушка Ивана по материнской линии.

– Когда началась война, школу закрыли. Власти никакой нет. Все "патриоты" ноги в руки и скорее шкуру свою спасать – оставили людей без надзора. Линия фронта уже рядом. Очень богатый урожай был в 41-м, и всё это пропало. Сады вырубили, копны на полях посжигали. Через деревню каждый день прогоняли табуны государственного скота – гнали в Кустанайскую область. Коровы дойные мычат – вымя полное. Как авианалёт – сбросят бомбу в центр стада, и во все стороны куски мяса летят, – рассказывает Иван Альбертович.

Депортированным дали сутки на сборы. Иван Вегвец хотел взять с собой учебники за седьмой класс, но сотрудник НКВД пнул эту стопку книг: "Не положено!". Школу Иван Альбертович так и не окончил. Советских немцев из окрестных сёл согнали на железнодорожную станцию и закрыли в пустых элеваторах. Начался авианалёт, совсем рядом заработали замаскированные советские зенитки, перепугав запертых женщин и маленьких детей. Потом посадили в открытые вагоны и отправили. Все в копоти от дыма. Начался дождь со снегом, депортированные замёрзли и вымокли. Наконец на какой-то станции пересадили в закрытые теплушки и целый месяц везли в Восточный Казахстан. В деревне Белокаменка рядом с городом Усть-Каменогорском семья жила до конца 1942-го года, четырнадцатилетний Иван трудился в колхозе. Из военкомата пришли повестки. Мать и сестру отправили в Сызрань, а Ивана – в Прокопьевск. После всего, что он пережил, работа под землей уже не страшила, но расставаться с близкими было больно.

Иван Вегвец
Иван Вегвец
– Пятнадцать лет я потом не видел мать и сестру. Пятнадцать! Эти годы вычеркнуты из жизни, – рассказывает Иван Альбертович. – Привезли в Прокопьевск на станцию Усяты. Морозина! Одежды нормальной нет. Повели в баню на прожарку, потом тряпьё своё надели и пешком пошли через обвалы на посёлок Низменный, ныне Северный Маганак. Там когда-то зона была. Четыре вышки по углам. Длинные холодные бараки. Печка – одно название. Топчаны двухярусные. Доски, никаких матрасов, только солома. Так мы жили. Направили нас на производство. Я на шахту "Чёрная Гора" попал – в 42-м принят на работу на подземный транспорт. В 1944-м перевели на шахту имени Молотова, которая потом стала называться Ноградской.

Иван Вегвец работал сцепщиком, потом машинистом электровоза. По его воспоминаниям, в лагере депортированных преобладали несовершеннолетние.

– В шахте мы поначалу – как слепые котята. Не заметишь канаву с грязной водой, полные чуни воды наберёшь, и потом всю смену ноги мокрые, – вспоминает Иван Альбертович.

Смены двенадцатичасовые. Десять смен с утра, потом десять в ночь. И никаких выходных. В одну из ночей он, работая уже машинистом, задремал, стоя в открытой кабине, не заметил свисавшее сверху бревно, прогнувшееся от тяжести угля, и серьёзно ободрал лицо. Говорит, ещё бы сантиметр, и остался бы без головы.

Фото из книги "Угольный Кузбасс"
Фото из книги "Угольный Кузбасс"
О технике безопасности в годы войны не думали. Каждый второй день объявляли повышенную добычу, привлекая к работе на шахтах занятых в других отраслях.

– Угольный пласт залегает вертикально, и нередко вообще не ставили никаких креплений. Делали забур. Взрывник заряжал шпуры. Взрыв – и уголь сыпется прямо туда, в люк… Много погибало. Все молодые. Жалко, конечно. Все надеялись на что-то. У каждого своя судьба. Девок много погибло, – рассказывает Иван Вегвец.


В конце 42-го депортированные немки жили в том же прокопьевском лагере, только в других бараках.

– Питание по карточкам. Организм молодой, всё время голодные ходили. Одежда – только спец грубый. После смены глаза промыл, и надеваешь на себя этот грязный спец. Девки из этих штанов шили себе юбки. И когда на свидание бегали, нашивали на чуни голяшки из транспортерной ленты. Ещё кремом эти чуни намажут – и, вроде как, сапоги, – вспоминает Иван Альбертович.

Из книги "Угольный Кузбасс"
Из книги "Угольный Кузбасс"
В 1942-м и 43-м годах депортированные выходили из лагеря только на работу. В 1944-м стало посвободнее, но за пределы города отлучаться запрещалось. И каждый день отмечались.

– В комендатуре был главный и был помощник. Фамилий сейчас уже не вспомню. Помощник – фронтовик, замечательный мужик. Он понимал нашего брата, сочувствовал. А начальник – "патриот". Орал: "Я бы вас всех пострелял!".

И всё-таки жизнь продолжалась. На танцплощадке Иван Альбертович познакомился со своей будущей женой – поволжской немкой Эллой Виттенбек. Её семья оказалась в Прокопьевске ещё в 30-х – выслали как раскулаченных. Младшие сёстры Эллы умерли. Отца уже в Кузбассе чуть не посадили по политической статье, он скончался накануне войны. Элла отработала на шахте 11 лет. В начале 40-х трудилась на шахте им. Молотова откатчицей.

– Грузила на основном квершлаге вагонетки. Лопатой. Бери больше – кидай дальше. Эта работа тяжелее, чем у машиниста, – объясняет Иван Вегвец.

"Да зачем мне Германия? "
Рядом с домом, где сегодня живёт Иван Вегвец, в 40-е было отделение лагеря военнопленных, но Иван Альбертович даже не пытался с ними заговорить. Как совершенно другую нацию воспринимала немецких пленных и поволжская немка Лидия Ивлева (в девичестве Ильц), хотя её отец выполнял функции переводчика, и после войны даже приводил военнопленных домой.

Лидия Ивлева крайняя слева, 1957 год
Лидия Ивлева крайняя слева, 1957 год
В 1942 году депортированную семью Ильц тоже разлучили. Отца – до войны он был председателем сельсовета – отправили в Кузбасс, а мать и дочь привезли в село Аникино Колосовского района Омской области.

– Хоть и деревня, а своего огорода не было. Мы голодали, питались всякой падалью. Когда я немножко подросла, стали вместе с мамой кофты вязать – мама один рукав, я другой - и этим чуть-чуть зарабатывали. А кто бы нам что дал? Поселили нас в заброшенном и очень холодном доме на краю села, потом в землянку переселили – там теплее, – вспоминает Лидия Ивлева.

После войны воссоединились в Прокопьевске. Отец – Егор Ильц – сначала трудился по рабочей специальности в шахте (Лидия Егоровна не знает, кем именно), но получил травму и после войны, оставаясь на шахте им. Ворошилова, не мог выполнять тяжёлую работу. Как вспоминает Лидия Егоровна, в 1948-м году, когда ей исполнилось семнадцать, отец за руку привёл её на эту шахту. До войны она окончила пять классов, была почти отличницей. В 1942-м учиться стало негде. В Прокопьевске поступила в обычную школу, но стеснялась своего возраста, к тому же алгебру и геометрию не понимала. Вернувшихся к учёбе после перерыва, педагоги переводили из класса в класс даже при отсутствии знаний, но Лидии так получать аттестат самолюбие не позволяло. Пошла в шахту, где проработала больше тридцати лет. Сначала устроилась в хозцех. Потом работала под землей – закладчицей: засыпала щебнем выработанные участки.

На шахте имени Ворошилова и после войны использовали конную тягу.

– Уголь лошади уже не возили, только людей. У меня однажды фонарь разрядился. Иду, держась за стену. И вдруг откуда-то мужчина вышел со светом, и я увидела прямо перед собой лошадь, которую не заметила в темноте. Думаю: "Господи! Лошадь!". И с рельсов ушла, – рассказывает Лидия Егоровна.

Лидия Ивлева
Лидия Ивлева
Через несколько лет почти всех женщин вывели на поверхность. Переквалифицировалась в бункеровщицы, но и эта профессия не из лёгких. Лидия Егоровна всего метр пятьдесят ростом, но управлялась с отбойным молотком, который весит 19 кг. Её дочь Любовь приходила посмотреть, даже поупражнялась разбивать угольные глыбы отбойником.

– Мне 12 лет было. Разбила несколько кусков – у меня потом три дня руки тряслись. Там бункер и два скипа – один идёт вверх, другой вниз. И надо успевать разбивать комки, которые высыпаются в этот бункер. Звоночек был, чтобы застоповать скип, если высыпается слишком много, но грохот такой, что этот звоночек не слышно. Очень страшно работать. Там травмировались часто, и мама травмировалась несколько раз, вся в синяках после работы приходила. У неё постоянно руки болели, и она носила на запястьях красные шерстяные верёвочки – помогает. Я тоже потом бункеровщицей устроиться хотела, но по комплекции не прошла – слишком лёгкая. Устроилась в ламповую, – рассказывает Любовь Воронкова.

Семья Ильц получила квартиру в бараке. Улица, на которой он располагался, по злой иронии носила имя организации, руководившей депортацией немцев – улица НКВД. Потом переименовали, но старая табличка с четырьмя буквами ещё долго висела на углу дома. В этом бараке Лидия Егоровна прожила полвека. Только когда барак совсем обветшал, и его снесли, семья получила новую квартиру. Говорит, что привыкла много работать, что многие жили в таких условиях. Не обижается на советскую власть и совсем не понимает поволжских немцев, уехавших на ПМЖ в Германию.

– Да зачем мне Германия? Я и здесь хорошо живу.

"Крапива – это шикарно"
Кузбасский краевед Эльдар Темиров – потомок раскулаченных татар, высланных из Башкирии в 1931 году.

– У меня в семье нет участников войны. Раскулаченных, как правило, на фронт не брали, считали их ненадежным элементом. Раскулачивание – процесс простой. "24 часа на сборы. Берите самое необходимое и отправляйтесь". – "Куда? Почему? Зачем?". – "Вы враги народа, вы кулаки". Я общался с родственниками многих раскулаченных башкир и татар, оказавшихся в Прокопьевске. Никакими кулаками эти репрессированные не были. Не было у них фабрик, заводов, пароходов. Бабушка рассказывала, что их привезли сюда, в Прокопьевск, в октябре или в ноябре. Они вырыли землянки и перезимовали. В этих землянках жили, в том числе, старики и маленькие дети. Тем, кто проявил себя на производстве, на шахтах, дали возможность построить