Эх, бывало, ранят тебя сарацины отравленною стрелою, плетется твоя пегая лошадка к храму францисканцев, и тебя, измыленного, измочаленного, беспамятного волочит - нога за стремя уцепилась, и ты падаешь прямо в руки встревоженному привратнику.
Потом настоятель налагает на тебя ладони. всю ночь шепчет в келье своей: аж из садика видно, как в комнатенке под башенными сводами вспыхивают зеленые отблески. Раны твои уважат монастырским кремом из толченого василиска и прелой собачьей петрушки, и ты беседуешь с извечным первоначальным, получаешь артефакты, наставления, озарения. Тебе отворяют кровь, наконец. в дело идут пиявки, микстуры, всякого рода примочки и жимолость.
А утром принесет тебе стылую баранью ногу, круг сыра да кубок вина опрятная девушка, потупив взор, и, спустя неделю ты вновь готов биться за гроб господень. а в душе твоей нега и невыразимая благость.
А сейчас что? везут тебя на скорой как старую рогожу, даже мигалками не уважат, снегоуборщика пропускаешь. Приедешь - тебе анализ крови, АЛТ, АСТ, лейкоциты, температура... потом бросят в колидоре, сами сидят в сестринской - телевизер смотрят, хрустят орео, ор стоит гремучий. на утро выпишут статины, препарат лития, арбидола по горло, да выпнут под жопу на мороз.
Мало чести, мало благости. От такого лечения доблестного мужа на новые ратные подвиги вряд ли потянет
Дааааа, это сколько надо выпить, чтобы вспомнить, как было раньше?