Парк окружён зияньем общих сот.
Хандра, блокнот…
На рассвете походя поздороваться с берёзками… Попрощаться: впереди – гонки по шоссе о восьми рядах, лавирование в тысячной толпе нагломордых, вонючедымных, разномастных машин, взбрыки стрелок спидометров, резкие торможения; и здесь, в прямой кишке дорожной, широко расставлены локти сопернические.
Бах, и день прошёл: вчера был вторник, а сегодня – суббота! никогда по-другому, никогда, как раньше – семь замечательно долгих дней недели! Только так будет: после воскресения – суббота, после вчерашнего ещё сорокалетия на тихой пригородной речке – привалит полтинником; песчаный (только что) бережок уже заляпан бетоном, застроен в город.
Как не правдивы эти яркие бутылочные этикетки: они – часть людского – искус, привкус, уксус… Вонь, обман, забытье. Бородатый измокший изгой лежит на куче мусора, так и упал, как стоял – два костыля в ручищах человеческих; рядом столики забегаловки. Народец, музыка. Пьют, не видят, не чуют.… Хорошо-то как! И – всем. Да может лучше так или вот этак, чем одиноко, в пустом доме, вымеряя «норму»: пятьдесят или сто пятьдесят? Стакан, или…. Руки дрожащие – вдруг зайдут, увидят… Кто? когда это было? Не страх, но омерзение собой.
Жаждущий тебя компьютер! Как обиженно холодны клавиши поначалу, но потом, потом… торчат многочисленно квадратными… сосочками! Пальцы в пластмассовом электронном сексе – ну, давай! Нет! Не отразилось, не нашлось, не отозвалось… Спать, спать. Импотенция от рассудительности себя сбережения? А клевать носом за столом, на работе? И вправду, зачем же, если не пришла муза? Но раньше-то? Карандашик, лист бумаги – и? А как знать, может быть сегодня, именно сегодня, именно сейчас… Не сразу, потерпи… Нету терпения! Проехали.
Красивые листья девичьего винограда – жёлтые, красные, бордовые, ещё зелёные, в смешении этих цветов, — у ног и на нагретой заглянувшим из-за крыш на часок солнышком шершавой стене… Всю весну и лето — от ржавой железной изгороди, цепляясь за асфальт и кирпич, и вот, заросли. Удивляюсь природе: как растение определяет, куда ему расти – к свету, к жизни? ведь запросто можно до осени ползать в густой траве, вдоль дорожки, а стены не коснуться. Зацепившись, подняться! Растение понимает, а ты?
Невозможно выйти, расслабленным и умиротворённым, в ещё тёплый, но уже жёлтый парк. Не то чтобы из-за дел (метания между тем и другим), а всего не выполнишь в нескольких часах свободы, но уже от отсутствия в душе хоть призрачного, но просветления: печально, но голова горожанина, занятого работой шесть дней в неделю, и в выходной функционирует по-деловому – в ней нет места меланхолическому созерцанию осени.
Парковые скамейки не для тебя; скоро холод, и голые стволы деревьев в унылой мороси и гниющая листва в очередной раз будут фотографироваться бегущими глазами, чтобы потом, накладываясь на жёлто-красные ковры бабьего лета, проектироваться в насквозь фальшивые, синтетические эссе – как следствие суеты жизни.
Прошлое было другим… Прошлое – спасение. И оно как подножка настоящему. Похожая на бабу Ягу, с всклокоченными сединами старушенция на пахнущем арбузами и помидорами рынке – как сумела подставить мне суковатую, древнюю палку меж ног? Я чуть не шлёпнулся на бегу; оглянувшись, её не увидел.
Твоё прошлое моложе – подойди к зеркалу – вон оно. Беда в том: одно дело вспоминать молодость, другое дело – жить этим сейчас. Тогда тот, из-за зеркала, жив и ныне и действует за тебя в этой, настоящей жизни, а ты, стало быть, здесь не присутствуешь. Тогда где ты? Пустая скамейка в парке? Похоже, что это не так.
---------------------------
заурядные заметки