не хочу оставаться на сууткиии! – начинает кукситься она, глядя на маминого зеркального двойника.
– Послушай, Лиза… твой садик один из лучших в городе. Почему ты всё время ноешь? – говорит двойник, припудривая щёки.
На каблуках мама гораздо стройнее и выше, но Лизе не нравится, что сегодня она не в кроссовках.
– Твои ноги устанут, а тебе ещё за мной сегодня идти.
– Садик находится в зелёной зоне, – продолжает мама, совсем не обращая внимания на слова дочери, – у вас развивающие занятия, бассейн, театр, здоровое питание. Тебе должно быть хорошо, а ты постоянно жалуешься!
Похоже, что мама уже в который раз передумала. Лиза начинает плакать. Понедельник, кажется, опять победил.
– Ты же обещааалаа. Ты же говорила, что с этой недели будешь забирать меня каждый дееень! Ты обманула? Да? Обманула?
Мама устало смотрит на дочь. Слёзы её раздражают, но ещё больше злит то, что она действительно обещала.
– Ну… не плачь! Я просто не уверена, – хитрит женщина.
По дороге в сад Лиза в очередной раз считает себя невезучей, а пять следующих дней теперь кажутся ей настоящей вечностью. Всё это время мама проведёт с каким-то «ухо-жором». Так говорит бабушка. И тогда Лиза представляет человека, который зачем-то жует мамины уши. По мнению бабушки, хороший ухажор – это единственная мамина надежда. А чтобы Лиза не мешала маме надеяться, бабушка часто забирает внучку к себе. Мама клянётся вскоре навсегда покончить с Лизиным изгнанием, но этому неизменно что-то препятствует.
***
Лиза грустно смотрит из окна вслед удаляющейся матери. Причёсанная и нарядная, постукивая каблуками, мама торопливо исчезает за поворотом. Лизе вновь достанутся только короткие выходные, когда в пижаме, босиком и без помады мама совсем другая. Близкая по-настоящему. И Лиза любит её такой больше всего на свете. Слёзы навернулись снова и обжигающе выкатились из глаз.
– Тебя сегодня тоже не заберут? – интересуется веснушчатый Паша.
– Заберут, – врёт Лиза, вытирая слёзы. Пусть хотя бы сейчас Пашка-задавака не будет считать её «круглосуточницей».
Ирина Васильевна хлопает в ладоши:
– Внимание! Кто на сутках, подойдите ко мне.
Группка малышей сбивается возле воспитательницы.
– Котлярова, а ты?
Лиза не двигается.
– Её заберут, – отвечает Паша за Лизу.
– Даа? – Удивленно поднимает бровь Ирина Васильевна. – Ну, хорошо.
«Круглосуточники» уходят распаковывать пятидневный гардероб, а Лиза впервые остаётся с остальными. Это немного смущает, но скоро девочка начинает верить, что ей удалось-таки обхитрить понедельник. Что где-то перезагрузилась какая-то система, и этот день закончится не здесь. Нужно просто не сомневаться. И пусть в её рюкзачке продолжают лежать запасные платье и колготки, это ничего не меняет. Это ведь просто «на всякий случай», как говорит мама.
***
Понедельник тянется по-обычному. Кроме нового статуса для Лизы всё идёт как всегда. Игры, занятия, сон. Только когда запахло ужином, началось традиционное оживление. Появились первые родители, и сразу исчезла дисциплина. Присутствие мамочек за дверью полностью перекраивало все дневные устои педагогики. Воспитатели начинали говорить мягче, улыбаться чаще и наполнялись какой-то услужливой добротой.
– Павлуша, за тобой мама пришла, допивай свой чай.
– Леночка, кушай не отвлекайся, папа ждёт.
– Стасик. Катенька. Вероничка, – Ирина Васильевна ласково перечисляет всех тех, кого уже ждут за дверью. Заглядывая в столовую, улыбающиеся родные дарили своим детям самые счастливые минуты дня.
Лиза медленно ковыряет ненавистный омлет. Она очень надеялась, что скоро её поторопят также любезно, и в проёме жёлтого коридора мелькнёт, наконец, дорогое лицо. Но ужин подходит к концу, а мамы всё нет. Круглосуточников давно увели смотреть вечерний спектакль, раздевалка опустела и, похоже, что ждать маму дольше не имеет смысла.
– Ты поела? – громко спросила нянечка. – Убери тарелку!
Лиза поставила посуду в мойку и обречённо направилась в актовый зал.
***
Детсадовский театр располагался на втором этаже. Туда ежедневно (с понедельника по пятницу) приезжали волонтёры. В основном это были актёры-любители, но иногда там работали даже профессионалы из городского кукольного театра. Дети любили театр, и Лиза не была исключением, но сегодня ей совсем не хотелось смотреть представление вместе с другими. Миновав парадный вход, она двинулась по коридору дальше, подойдя к двери, ведущей за кулисы. Чуть помедлив, Лиза воровато обернулась назад, повернула ручку и тихонько вошла. Испугавшись собственной смелости, девочка притаилась за глухой портьерой, но уже через минуту осторожно осмотрелась.
Жизнь за сценой текла по своим законам, и представление здесь выглядело совсем не так волшебно, как со зрительских мест. Хрустальный дворец был из обыкновенного картона, могучие деревья не имели корней, а птицы могли летать только на длину верёвки, свисающей с потолка. Лиза вдруг с удивлением поняла, что ей открылась внутренняя сторона всех на свете сказок. Это было так же необычно, как вывернуть себя наизнанку. Герои, с обратного ракурса, поражали сильнее всего. Сияющий улыбкой Принц здесь был вовсе не принц, а какой-то лохматый человек в мятых брюках. Он лишь управлял руками персонажа и говорил его голосом. А прекрасную Принцессу оживляла маленькая толстушка с некрасивым лицом.
– О, Добрая Фея, сделай так, чтобы Принц победил злого дракона! – театрально декламировала она, двигая кукольным ротиком. Удивительно, что дракона играл всё тот же лохматый человек в мятых брюках. Он, меняя только голос, лихо перевоплощался в чудовище, и в итоге их битва отсюда выглядела борьбой с самим собой.
Это поражало и одновременно забавляло Лизу. Она, не отрывая глаз, смотрела, как Добрая Фея, взмахнув волшебной палочкой, с пафосом произнесла:
– Повелеваю!
Лиза знала, что обычно в такие моменты начинала звучать музыка, но в этот раз всё было тихо. Музыка не случилась и при следующем взмахе. Тогда кукольница обернулась – лицо у неё при этом было злое-презлое – потом она зашипела и внезапно очень грубо пнула замешкавшегося звукорежиссёра.
– Пусть в мире победит добро! – воскликнула она, и чудесная мелодия, наконец, зазвучала.
Наблюдая из-за шторы эту странную сцену, Лиза невольно задумалась. Оказывается, всё вокруг, при близком его рассмотрении может быть совершенно не таким, каким кажется сначала. И как-то само собой стало понятно, зачем мама красит лицо и надевает высокие каблуки. Почему строгие воспитательницы становятся ласковыми. Но самое главное – стало понятно, какую маску носил папа.
И пока она размышляла о неоднозначности всего на свете, спектакль закончился, актовый зал опустел, а все артисты, развесив театральный инвентарь, ушли домой. В наступившей тишине Лиза решила покинуть своё укрытие.
Помещение за сценой пропахло пылью и клеем. Кукольные чучела молча висели на специальных опорах, лишь Добрая Фея сиротливо лежала на аппаратуре. Зрелище было грустным оттого, что с финалом спектакля завершился и кукольный век. Лизе стало жаль эти маленькие фигурки, словно все они сейчас по-человечески страдали от своей ненужности. Она нежно погладила Добрую Фею и прошептала, наклонившись к её фарфоровому личику:
– Завтра снова будет новое представление.
Кукольная ручка вдруг неловко свесилась, из неё выпала волшебная палочка. Лиза подняла её, собираясь вернуть, но сначала, шутя, взмахнула и, подражая Фее, воскликнула:
– Повелеваю! Пусть придёт моя мама!
Где-то в коридоре хлопнули двери, и послышались быстрые шаги. Через минуту в комнату заглянула запыхавшаяся Ирина Васильевна.
– Лизонька! Что ты здесь делаешь? Мы все тебя уже обыскались! Иди, собирайся! Твоя мама пришла!
Лиза машинально спрятала палочку в свой рукав и, счастливая, выбежала встречать маму.
Часть вторая.
У самых дверей маленькой квартиры, где они несколько лет жили только вдвоем, мама внимательно осмотрела Лизу. Поправила ей чёлку, платье, потом, не вынимая ключей – что было непривычно – нажала на кнопку звонка. Дверь открыл высокий мужчина. В узком пространстве коридора им было тесновато втроём, поэтому гость без церемоний и по-свойски ушёл в комнату. Лиза не успела рассмотреть его лица, однако, огромные ботинки в прихожей как-то уж слишком вызывающе предстали перед глазами. А ещё ясно почуялся чужой, но знакомый запах, источник которого Лиза – порывисто втягивая носом воздух – не раз уже пыталась обнаружить и всегда находила его на маминых подушках. «Ухо-жор» – подумала она. Всё это противно защемило где-то в области горла, и девочка, сопя, опустилась на корточки, чтобы бесконечно копаться с застёжкой своих туфель.
– Ну, хватит! – не выдержала мама. – Покажись, какая ты!
Лиза подняла глаза и встретилась с застывшей улыбкой кукольного Принца. Он теперь стоял возле мамы, положив руку ей на плечо.
– Она совсем не тебя не похожа! – произнёс гость.
– Перестань. По своей натуре моя дочь вылитая я, – возразила мама.
– Вполне возможно, но внешне ничего общего не вижу, – продолжая натянуто улыбаться сказал «ухо-жор», и Лиза представила, как где-то внутри него лохматый человек в мятых брюках дёргает за специальные верёвочки.
Ухажора звали Димой. Он как будто был чем-то недоволен и говорил так, словно Лизы не было рядом. Она почувствовала себя неуютно.
– Мама, можно я посмотрю мультики?
– Нет, – ответил Дима вместо мамы, – сейчас будем пить чай с коврижкой.
Лиза продолжала вопросительно смотреть на мать, но та, улыбаясь широко и счастливо, явно давала понять, что Дима имеет полное право принимать решения за неё. Лиза ненавидела коврижки, однако, спорить не стала и тоже растянула губы в улыбке.
***
Вечернее чаепитие проходило в рамках взаимного сближения. Мама хотела нравиться Диме. Дима старался нравиться маме. А Лиза пыталась нравиться им обоим. Исходя из этих условий, «представление» за столом воспринималось с такой же достоверностью, с какой оно смотрелось бы из зрительного зала.
Дима лихо играл не только Принца, но и Доброго Фея, обещая маме сказочную жизнь. Мама с радостью разрешала ему курить в доме, чего никогда не позволяла Лизиному отцу. Она вообще с Димой была совершенно другой. Лёгкой и предупредительной. Мастерски пресекала Лизину болтовню, и Лизе, лишённой возможности говорить, оставалось только слушать. Её удивляло, с какой лёгкостью мама существовала сразу в трёх лицах – Принцесса, Королева и Нищенка. И как всё это плавно, не выдавая сложного закулисного движения, перетекало в ней из одного в другое. Сама того не желая, девочка наглядно познавала искусство кокетливых взглядов и соблазнительных поз. Она догадывалась, что именно эти тонкости погружали Диму во власть сильного чувства к её матери. Но сам Дима всё больше вызывал у Лизы смутную неприязнь. Он уже вполне освоился, снял носки и ходил, как у себя дома – босиком – не стесняясь демонстрировать свои огромные ступни. Было в этом зрелище что-то почти бесстыдное, оттого, наверное, Лиза старалась не смотреть на них. И такая нескромность вызывала у неё одну тревогу. Дима казался ей чужаком, страстно претендующим на часть маминой любви.
– Как тебе
