Голод или голодомор

Голод 1932 – 1933 годов объясняют низким урожаем, чрезмерным изъятием зерна на селе. Но эти причины никак не могли создать голод. Ведь на селе от голода не умрешь даже в том случае, если зерна, не будет вовсе. В крестьянском хозяйстве тех времён, обычно был огород от 0,3 до 0,5 гектара, и на этих больших огородах, обычно сеяли и что-нибудь зерновое. Была корова, овцы, гуси, которые кормятся травой, сеном, а не зерном. Крестьянин мог пережить эти годы на молоке и мясе, и без хлеба. Даже в городских условиях блокадного Ленинграда, находили выход – и капусту выращивали на площади перед Исаакиевским собором, и кошками питались.
В 1932 – 1933 годах, в городах голода, который мог бы привести к смерти, не было, городское население снабжали продовольствием относительно неплохо, умирали на улицах городов только крестьяне, которые пытались в городах спастись от смерти. Почему же умирали именно на селе? Эта ситуация возникла из-за особых отношений власти и крестьянства. Власть с начала 1917 года считала, что если из села поступает мало продуктов, значит, крестьянин прячет хлеб, значит, он не хочет работать, значит, он саботирует советскую власть и хочет её погубить. Поэтому реакция властей была соответствующей – наказать враждебный класс, принудить, запугать, уничтожить наиболее самостоятельных и способных к самоорганизации.
Крестьяне не хотели работать в колхозах. И не только рядовые колхозники, но и руководящие, поскольку независимо от результатов труда, колхозу оставляли минимум, на который прожить невозможно. А потому жили за счёт подсобного хозяйства – огорода и домашнего скота и птицы. К 1932 году коллективизация уже была завершена, кулаки высланы, если кто вернулся, то уже не в свои дома, и не в своё хозяйство. Кое-где оставались единоличники – единицы в огромной стране, но лишь по воле самих властей, чтобы создать видимость добровольности вхождения остальных в колхозы, поскольку по возможностям властей того времени, их могли выслать куда угодно, и когда угодно, чтобы никто и не знал куда они делись.
Но село всё равно не давало того, чего от него ждали. Когда площадь возделываемой земли достигла дореволюционного уровня, урожай оставался вдвое меньше дореволюционного. И в этом не было, обычно приводимых причин – последствий гражданской войны, и перестроечной неразберихи. Потому что, например, сразу после гражданской, когда в 1922 году ввели НЭП, и крестьянин стал свободно трудиться, уже возникший СССР, обеспечил вдруг всю Европу хлебом, рубль стал золотым, всё население страны советов оказалось хорошо обеспеченным дешёвым и качественным продовольствием, а промышленность качественным сельскохозяйственным сырьём – кожей, шерстью и льном. Но началась коллективизация, и всё это изобилие исчезло.
Какие же меры решила принять власть? Власть имела возможность решить эту проблему кардинальным способом: лишить крестьянина продуктов подсобного хозяйства, путём обобществления скота, птицы и продуктов питания. То есть было решено обобществить не только скот и птицу, но и организовать питание людей в общественной колхозной столовой. Например, на Украине в сельской местности в мае 1933 работало более 20 тысяч стационарных столовых. Всё это было бы прекрасно, если бы не то обстоятельство, что кормили в них изъятыми у крестьян продуктами, а дома продукты держать не разрешалось, и право питаться в этих столовых, нужно было ещё заслужить. Как видите, власть, имела возможность не спрашивать миллионы крестьян, хотят ли они полностью утратить частную жизнь и жить, как в казарме, или как в воинских поселениях времён Николая Первого. Этот вопрос даже не обсуждался, поскольку монополия власти на все средства производства, делала власть власти безграничной.
Но, в большинстве колхозов, создание коллективной столовой для всех колхозников оказалось проектом неразрешимым, поэтому обобществлённые продукты они стали ежедневно выдавать колхозникам, в особенности в 1932 году. Но, вскоре, отдельных колхозников начали из колхоза исключать, и продукты исключённым крестьянам уже не выдавали. Но мало этого, у изгнанных из колхоза крестьян, начали проводить регулярные обыски, и всё что находили – изымали. Ведь это всё теперь оказывалось ворованным: оно было общественным, колхозным, а этот человек уже колхозником не был.
О голоде 1932 – 1933 годов я знаю с детства из рассказов моей матери, её родителей, их ближайших родственников и односельчан. Жили они в селе Петровском, Александровского сельского совета, Миллеровского района, Ростовской области. Весной 1932 года, вечером, в дом моего деда Петченко Якова Агеевича постучал односельчанин, муж его сестры, Фёдор Чуланов, и сказал деду, что он только что с заседания какой-то колхозной комиссии, точно не знаю, как она называлось, и что там решили деда моего арестовать, и арестовывать придут следующим утром.
Зачем решили арестовать? Зачем вообще нужны были все эти аресты? Всё это элементы запугивания, то есть террора. Семья моего деда никаким образом к кулакам, или иным, назначенным властью, враждебным элементам не могла относиться. До коллективизации у деда ещё не было своего хозяйства, и в колхоз они вступили не имея даже собственной земли или какой ни будь сеялки-веялки, за которую можно было, по законодательству того времени, отнести их к числу кулаков. Но арест любого колхозника в тот период, для властей имел значимые плюсы. Во-первых, остальные получали приятные эмоции в связи с тем, что их-то не тронули! Это уже, какое счастье, при отсутствии других радостей. Во-вторых, способствовало усилению авторитета власти: не уважишь власть – арестуют. Ну а как отбирали жертву? Ну, у моего деда был большой дом, хорошие надворные постройки – всё это сделала для него семья деда: его родители, братья с жёнами, сёстры с мужьями коллективом построили дом для молодой семьи деда. Кто-то может и завидовал этому дому, а теперь зависть была удовлетворена.
Дед сразу же, налегке, ушёл из дома, дошёл пешком до станции Красновка, сел в поезд и уехал в Макеевку, - это город рядом с современным Донецком – тогда городом Сталино. Уехал он туда к сестре того самого Фёдора Чуланова, и устроился на работу на Макеевский металлургический комбинат, стал там возить на тачке раскалённый брусок на прокатный стан, стал зарабатывать. Так что, акция в отношении крестьян имела и ещё один важный для властей результат – переход крестьян из села в город, из крестьян в рабочие.
А бабушка - Петченко (Рубан) Федора Филипповна осталась в селе с тремя детьми, старшей среди которых была моя мама, 1925 года рождения. То есть в 1932 году ей было уже 7 лет. Вскоре бабушка узнала о решении колхозного правления не выдавать её семье продукты, договорилась с кем-то, её отвезли с детьми на ту же, станцию Красновка, и она уехала к деду в Макеевку.
Возможность уехать из села было благом, которого удостоились не все. С какого-то периода, из некоторых регионов уйти было нельзя: выход из этих регионов контролировали силовики – и армия и милиция. Если бы не смогла тогда уехать Федора Филипповна из села, я бы вам сегодня не писал: она и её все дети умерли бы. И мне интересно, как сегодня наше общество реагирует на этот запрет выезда из села.
Вот что пишет сегодня, некая Прудникова: «Официальная (легендарная) точка зрения — что началось все с постановления ЦК и Совнаркома № 65/ш. от 22 января 1933 г.
«До ЦК ВКП и Совнаркома дошли сведения, что на Кубани и Украине начался массовый выезд крестьян „за хлебом“ в ЦЧО, на Волгу; Московскую обл., Западную обл., Белоруссию. ЦК ВКП и Совнарком не сомневаются, что этот выезд крестьян, как и выезд из Украины в прошлом году, организован врагами Советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации „через крестьян“ в северных районах СССР против колхозов и вообще против Советской власти. В прошлом году партийные, советские и чекистские органы Украины прозевали эту контрреволюционную затею врагов Советской власти. В этом году не может быть допущено повторения прошлогодней ошибки».
То есть это якобы мифическая версия, с которой, якобы, начался запрет на выезд из голодных сёл. А на самом-то деле! На самом деле, это совсем не так, и запрет начался ещё раньше! Вот ведь какое разоблачение тех, кто создаёт мифы о голоде 1932 – 1933 годов! На самом деле: «То есть территориальные управления ГПУ уже занимались к тому времени пресечением выезда крестьян. И сие отнюдь не «сущностные характеристики большевизма», а общемировая практика. Толпы бродяг в городах и на дорогах не потерпит ни одно правительство».
Оказывается бегущие от смерти крестьяне, лишённые средств к существованию - это толпы бродяг! «Поэтому во всех государствах и во все времена разбредавшихся по стране крестьян либо водворяли обратно в деревни, либо не пускали в города, а иной раз арестовывали или отправляли в колонии» - пишет Прудникова. Интересно, что будет с Прудниковой в ближайшее непростое время, в какую категорию беженцев она попадёт? Ей видимо кажется, что в сложные ситуации попадают только ненормальные люди. А может она и всех крестьян не считает достойными уважения и сочувствия? Ну, это её дело, как и всех тех, кто глумится над трагедией русского народа: Бог простит всех.
«Вот главная причина выездов — уверенность в том, что где-то «в других местах» есть хлеб. Когда человек убеждается, что хлеба нет, часто бывает уже слишком поздно что-то предпринимать» - пишет Прудникова. То есть, запрещали выезд с целью заботы о крестьянах. Но, на самом деле, в городах голода не было, и не по сто грамм хлеба выдавали рабочим, чтобы вовсе не кормить, без вины виноватых крестьян. Например, мой дед, получал за свой простой труд по карточкам (мог получить) в сутки – 900 граммов хлеба на себя, 600 граммов – на иждивенку (его жену), и по 300 граммов на каждого из троих детей, итого 2400 граммов в сутки. Вряд ли, они отоваривали весь этот хлеб. И к моему деду в Макеевку приехало три женщины крестьянки, его родственницы, жили в его семье и кормились за счёт его карточек. Все они пришли разными путями в Макеевку, спасаясь от голодной смерти.
Одной из них была сестра бабушки Федоры – Чуланова Галина Филипповна, которая после отъезда семьи моего деда весной 1932 года, оставалась в селе Петровском в своём доме. У неё были и муж и сын, но где они были в эти годы, мне, к сожалению неизвестно. Но известно точно, что жила она одна в этот год, и её так же, лишили права на получение продуктов. Был уже июль или август 1932 года, потому что уборку зерновых уже закончили. Она голодала и решила пойти на поле ночью собирать – красть колоски. Ночь была лунная, и она быстро собрала какое-то количество пшеничных колосьев и принесла их к себе домой.
Дома, завесив изнутри окно платком, начала при свете печи руками обмолачивать колоски в металлическое ведро, и успела обмолотить их все, как вдруг услышала, что к её дому приближаются активисты, и с ними, ещё кто-то, вероятно уполномоченный из города, перед которым активисты заискивали, и оправдывались перед ним. «У них продукты есть?» - спросил уполномоченный. «Нет» - отвечал кто-то из активистов. «Почему же не умирают?» - спросил уполномоченный. «Галька скоро умрёт: у неё уже неделю нет