Голод или голодомор

никаких продуктов» - ответил активист подобострастно и убеждённо. Окна в домах селян были с одним стеклом, все эти дома остались до того времени, когда в село стал я приезжать на каникулы, и я хорошо знаю степень этой слышимости. Так что, когда баба Галька мне об этом рассказывала, я хорошо понимал, как она их слышала.
Они были рядом с домом, и бабе Гальке, нужно было срочно скрыть следы её преступления. Куда деть намолоченное зерно? В эту секунду, для Гальки, это был вопрос жизни или смерти. Она быстро поставила ведро с зерном в огонь печи. В дверь начали стучать. Галька замела колосья и весь растительный мусор на лопатку и бросила всё это в огонь. В дверь стучали уже настойчиво и громко - «Открывай!». Галька бросилась к двери и открыла, а в печи пылал огонь. «Что-то ты долго не открывала!» - сказал ей активист, которого она, конечно, знала, но я в детстве не удосужился спросить его имя. Хотя, что это меняет?
Активисты в присутствии уполномоченного обыскали дом, и ничего не нашли. Они ушли в уверенности, что Галька скоро умрёт, а у неё, на самом деле, образовался запас зерна, на какой-то период времени: она могла пока жить. Но почему уполномоченного интересовало отсутствие голодных смертей? Представим себе положение таких уполномоченных: чем они докажут, что у крестьян нет спрятанного где-то зерна, если они не умирают от голода? В ситуации жизни или смерти и уполномоченных могли подозревать, что они жалели обречённых на смерть, а контроль кровью был обычным для того времени. Если во время ВОВ, кто-то выходил из окружения и объяснял, что его подразделение всё погибло, его обязательно спрашивали – «А почему не погиб ты?», а из штрафбата можно был выйти только после перовой крови. Смерть – вот самое убедительное доказательство полного изъятия зерна на селе. Поэтому уполномоченный и не был заинтересован найти что-то незаконное у Гальки: ему нужно было чтобы она умерла не в тюрьме, а здесь, доказав свой смертью, что уполномоченный работает хорошо и зерна в селе не осталось.
Мне приходилось читать и другие свидетельства, где так же, утверждают, что работу активистов оценивали по количеству смертей. Так, один свидетель рассказывает, что голодные крестьяне начали питаться, как я понял, осокой: в прикорневой части это растение имеет белый цвет и сладкий вкус. Это белое и сладкое и начали употреблять в пищу голодные крестьяне. Тогда активисты сожгли осоку, а торчавшие из земли недогоревшие стволики осоки затаптывали каблуками, чтобы их невозможно было съесть. Что же, активисты спасали свою жизнь, и могли спастись только за счёт чужих жизней. Поэтому причиной голода 1932 – 1933 годов был акт устрашения крестьян, акт принуждения к труду в колхозе.
Бабу Гальку вскоре вывез из села Петровского, так же, в Красновку кто-то из родственников, и она так же, поездом уехала в Макеевку к своей сестре. Моя мама рассказывала, что тётка Галька, когда приехала, была крайне истощена. Её лицо выглядело пугающе, поскольку, оно походило на череп обтянутый тонкой жёлтой кожей, с глубоко запавшими глазами.
Пришла в Макеевку к деду и его сестра Марфа, которую в 1929 году раскулачили и выселили на Урал, где умер её муж и четверо детей, а она ушла оттуда и три года добиралась до Макеевки – в основном, шла пешком, временами нанималась на работу, местами ехала.
В Макеевке много ещё хлебнули горя мои родственники, но это уже не о голоде в селе.