кровь в Иннсмауте. Во всяком случае, сейчас там не много народу живет, не более 500-600. Богатые Марши выглядят также плохо, как и все. Мне лично представляется, что люди эти - всего лишь "белый мусор", как выражаются у нас на юге, - бесчестные, коварные, любят все тайком делать, втихую. Ловцы омаров, большей частью вывозят их грузовиками. И никто никогда не может толком проследить за перемещением этих людей, школьные инспектора и сотрудники переписи населения, бывало, с ног сбиваются.
В общем, будь я на вашем месте, ни за что не отправился бы туда на ночь глядя. Сам я там ни разу в жизни не был, и никакого желания не имею ехать к ним в гости. Впрочем, думаю, днем вам там будет довольно безопасно, хотя здешние жители стали бы вас отговаривать даже и от такой поездки. Но, раз уж вы такой любитель всяких достопримечательностей и прочей старины, то Иннсмаут - это как раз то, что вам нужно.
После разговора с кассиром часть вечера я провел в публичной библиотеке Ньюбэрипорта, пытаясь отыскать дополнительную информацию об Иннсмауте. Попытавшись расспрашивать местных жителей в магазинах, закусочных, гаражах и на бензоколонках, я обнаружил, что на все мои расспросы они реагируют даже более странно, чем предсказывал кассир, а потому решил не тратить время на попытки преодолеть их инстинктивную скрытность. Они проявляли какую-то подозрительность.
Заглянув в местное отделение "Христианского союза молодежи", я поговорил с клерком, который и вовсе стал отговаривать меня от поездки в это мрачное, гнетущее место; да и люди в библиотеке высказывали, в общем-то, такое же мнение, называя Иннсмаут местом всеобщего вырождения.
Исторические справочники округа Эссекс также оказались весьма малоинформативными, за исключением справки, что Иннсмаут был основан в 1643 году, до Революции был известен как оживленный порт. В начале девятнадцатого века там располагалась крупная военно-морская база, а впоследствии в городе сохранилась лишь небольшая фабрика, работавшая на энергии Мануксета. Столь же скудной была информация о том упадке, в который пришла жизнь города в дальнейшем, хотя в целом данное обстоятельство не подвергалось сомнению. После Гражданской войны вся промышленная активность ограничивалась лишь деятельностью золото-очистной компании Марша на Нижних водопадах, а торговля золотыми украшениями была единственным их занятием. Немного иностранцев, в основном поляки и португальцы, проживали в южной оконечности города Местные финансы находились в плачевном состоянии, и если бы не фабрика Марша, город мог бы считаться банкротом.
Я видел много буклетов, каталогов, календарей с фотографиями золотоочистной фабрики Марша в библиотечном отделе, посвященном бизнесу, и осознал, насколько необычным и уникальным в своем роде было это производство. Драгоценности и украшения, которые они продавали, были так изящны, так тонко выкованы, что никто не сомневался, что как минимум на последней стадии производства какой-то мастер прилагал к ним руку. Некоторые из полутоновых изображений особенно глубоко тронули меня, необычный дизайн свидетельствовал о таком неестественном гении, что трудно предположить, откуда к нему могло прийти вдохновение.
Было легко поверить написанному в одном буклете, что эти украшения любили приобретать личности с изощренным вкусом, и некоторые образцы выставлялись в музеях современного искусства. Большие по размеру изделия преобладали - браслеты, тиары и замысловатые подвески, но кольца и меньшие вещи были бесчисленны. Рельефные узоры - частично традиционные, частично с любопытными сюжетами на морскую тему, имели потрясающую самобытность и были совсем не похожи на культуру народов и эпох, которые я знал. Эта особенность "не от мира сего" была подчеркнута и необычным сплавом, который сверкал разными оттенками. Что особенно заинтересовало меня в этих изображениях - почти диспропорциональность - и я решил посмотреть какие образцы есть в Иннсмауте, в его магазинах и музеях. К очарованию от ювелирных шедевров примешивалось отвращение от злобных и глупых легенд, рассказанных билетным кассиром о самом Марше.
[Стр. 17:]
Дверь офиса продаж Маршей была открыта, и я вошел с некоторой надеждой. Интерьер был захудалый и плохо освещенный, но содержал большое количество хорошо сработанных выставочных витрин.
Моложавый мужчина подошел встретить меня, и когда я изучал его лицо, новая волна беспокойства одолела меня. Он не был некрасивым, но было в его чертах и тембре голоса что-то ненормальное. Я не мог заглушить в себе внезапное отвращение, и хотел прекратить изображать из себя любопытного исследователя. Прежде чем я осознал это, я уже говорил клерку, что являюсь скупщиком ювелирных изделий для фирмы из Кливленда, и приготовился продемонстрировать свои знания в этом деле. Притворяться скупщиком, было, однако тяжело.
Клерк включил светильники и стал водить меня от одной витрины к другой, и когда я увидел сверкающие чудеса, то ноги мои подкосились, а речь стала бессвязной. Не принимая во внимание мою чрезмерную чувствительность к красоте, я буквально задыхался от чужеродности вещей, смотрел зачарованно, отмечая, что подставки под украшениями совсем неуместны. Даже сейчас я с трудом могу описать то, что увидел - хотя те, кто имеет у себя такие сокровища или мог видеть их в музеях, могут восполнить недостающие слова. Такое большое количество удивительных творений вызывало ужас и беспокойство. Так или иначе, но эти украшения и рисунки, казалось, не могли быть творением рук человека и еще менее вероятно, чтобы их выплавляли на фабрике в двух шагах от отеля.
Узоры эти наводили на мысль о далеких местах, невообразимых безднах космоса и монотонной морской пучине, и в своем хитросплетении производили почти зловещее впечатление. Некоторые из изображенных на украшениях монстров вызывали во мне темные псевдо-воспоминания, которые я пытался....
[стр. 21:]
....позор и богохульство скрытого Иннсмаута.
Он, как и я, был нормальным существом, рожденным вне этого города упадка, и тоже был напуган. Но поскольку он был неразрывно связан с происходящим, воля его была уже сломана, в отличие от меня.
Отвязавшись от пожарных, которые пытались завести с ним разговор, старик поднялся на ноги и приветствовал меня, как будто я его знакомый. Продавец из бакалейной лавки сказал мне, где дядя Зэдок обычно берет спиртное, и не говоря ни слова, я начал вести старика в нужном направлении - через площадь на Элиот-стрит.
Его поступь была на удивление бойкой для его возраста и нетрезвого состояния, и я поразился прочности его тела. Моё желание поскорее покинуть Иннсмаут временно убавилось, и я почувствовал странное желание услышать старые легенды, которые может поведать Зэдок.
Я купил кварту виски в каком-то захудалом магазинчике и привел старика Задока через Саут-стрит, через совершенно заброшенный участок набережной, и еще дальше на юг, выбирая место, где даже рыбаки на далеком волнорезе не могли бы увидеть нас, и мы могли бы поговорить спокойно. По какой-то причине старику не понравилось выбранное мной место - он бросал нервные взгляды на море в направлении Рифа Дьявола - но ради бутылки виски он готов был терпеть. После того, как мы нашли удобное место на краю гниющей пристани, я дал Зэдоку глотнуть из бутылки, и ждал, пока виски на него подействует. Я, однако, старался соблюдать меру, поскольку не хотел, чтобы хмельная словоохотливость Зэдока переросла в бесполезное для меня невменяемое оцепенение.
Когда старик немного захмелел, я стал осторожно расспрашивать об Иннсмауте, и был поражен страшной и искренней серьезностью его голоса. Он не выглядел таким же сумасшедшим, как его россказни, и я содрогался от ужаса, хотя не мог поверить в то, что он говорил.
Сомневаюсь, что в это поверил бы даже доверчивый и суеверный отец Иваницкий.
