Родилась, кавалерист-девица в Киеве отец девчушки был гусаром в чине ротмистра, а мать дочерью полтавских помещиков, сбежавшей под венец без благословения своих родителей.
После венчания в маленькой церквушке новобрачная обещала подарить бравому гусару сына, для которого будущие родители заранее выбрали имя Модест, когда-нибудь он, как и отец должен был стать красавцем–рубакой гусаром.
Однако вместо Модеста на свет появилась девочка, получившая при крещении имя Надежда. Ротмистр Дуров никак не мог наглядеться на свою дочурку, а мать, так ждавшая сына, буквально возненавидела дочь.
После венчания в маленькой церквушке новобрачная обещала подарить бравому гусару сына, для которого будущие родители заранее выбрали имя Модест, когда-нибудь он, как и отец должен был стать красавцем–рубакой гусаром.
Однако вместо Модеста на свет появилась девочка, получившая при крещении имя Надежда. Ротмистр Дуров никак не мог наглядеться на свою дочурку, а мать, так ждавшая сына, буквально возненавидела дочь.
Впоследствии Надежда Андреевна рассказывала боевым товарищам, что однажды уставшая от детского крика мать спокойно выбросила ее из окна походной кареты в дорожный ров. Ставшую дочерью полка Надежду вместо матери воспитывали гусары.
В 1789г. ротмистр Андрей Васильевич Дуров ушел в отставку и возглавил полицейский участок в городке Сарапул. К тому времени помимо Надежды в семье появилось еще двое детей.
Из дочери, отлученной от привычного гусарского быта, родители решили сделать благовоспитанную девицу, удачно выдать её замуж, и ждать рождения внуков.
Рукоделие, которым Надежду насильно заставляла заниматься мать, выводило своенравную дикарку из себя, с каждым днем в ней усиливалось убеждение, что женская доля это самое ужасное, что ждет ее в жизни.
Мать устав от борьбы с нелюбимой дочерью отправила бунтарку к своим родителям в Малороссию. У бабашки с дедушкой Надежда превратилась в очаровательную девушку и не заметила, как влюбилась в сына местной помещицы. Молодые люди тайно встречались, и однажды юноша попросил матушку благословить его на сватовство к Надежде Дуровой. Однако мать запретила ему об этом даже думать, ей претила сама мысль о неравном браке состоятельного полтавского помещика и бедной дочери отставного гусара.
Вскоре заболела мать Надежды, и девушке пришлось вернуться в Сарапул, где в 18 летнем возрасте родители выдали её замуж за выборного дворянского заседателя Василия Чернова.
Каждый день замужества стал для Надежды мучением, родив сына Ивана, она оставила малыша мужу и вернулась в отчий дом. В 23 года в день ангела несчастная молодая женщина решила круто изменить дальнейшую жизнь и, оседлав ночью любимого скакуна Алкида, примкнула к уланскому полку который, меняя дислокацию, проходил через Сарапул.
Из дочери, отлученной от привычного гусарского быта, родители решили сделать благовоспитанную девицу, удачно выдать её замуж, и ждать рождения внуков.
Рукоделие, которым Надежду насильно заставляла заниматься мать, выводило своенравную дикарку из себя, с каждым днем в ней усиливалось убеждение, что женская доля это самое ужасное, что ждет ее в жизни.
Мать устав от борьбы с нелюбимой дочерью отправила бунтарку к своим родителям в Малороссию. У бабашки с дедушкой Надежда превратилась в очаровательную девушку и не заметила, как влюбилась в сына местной помещицы. Молодые люди тайно встречались, и однажды юноша попросил матушку благословить его на сватовство к Надежде Дуровой. Однако мать запретила ему об этом даже думать, ей претила сама мысль о неравном браке состоятельного полтавского помещика и бедной дочери отставного гусара.
Вскоре заболела мать Надежды, и девушке пришлось вернуться в Сарапул, где в 18 летнем возрасте родители выдали её замуж за выборного дворянского заседателя Василия Чернова.
Каждый день замужества стал для Надежды мучением, родив сына Ивана, она оставила малыша мужу и вернулась в отчий дом. В 23 года в день ангела несчастная молодая женщина решила круто изменить дальнейшую жизнь и, оседлав ночью любимого скакуна Алкида, примкнула к уланскому полку который, меняя дислокацию, проходил через Сарапул.
Весной 1806г. молодую женщину, выдававшую себя за дворянина Александра Соколова, зачислили в Польский уланский полк.
В 1806-1807гг. Соколов воевал против Наполеоновских войск на территории Польши и Восточной Пруссии, однако внезапно в декабре 1807г. он получил приказ срочно явиться в Зимний дворец, на аудиенцию к императору. Александр I задал улану вопрос о службе и, не дослушав ответа посетителя, внезапно спросил, о слухе, согласно которому Соколов не мужчина, а женщина.
Надежда созналась в том, что она женщина и, упав в ноги российскому императору, умоляла Государя разрешить ей вернуться в армию. Получив Георгиевский крест за спасенного в бою офицера и звание подпоручика, Надежда отправилась служить в Мариупольский гусарский полк.
В 1811г. Надежда вернулась в уланский полк, быть гусаром в императорской России было не дешевым удовольствием. Дорогая форма, содержание лошадей и денщика, вечные пирушки, обязательные карточные долги требовали серьезных финансовых затрат. Впоследствии поговаривали, что Александров перевелся в уланы из-за того, что в него влюбилась дочь его полкового командира.
Грозный 1812г. поручик Александров встретил в Литовском уланском полку. Отступая с армией от западной границы до Москвы, Надежда получила ранение в Бородинском сражении, и наскоро залечив рану, стала адъютантом главнокомандующего русской армии генерал-фельдмаршала Кутузова.
В 1816г. штабс-ротмистр Александр Александрович Александров вышел в отставку и отбыл в Сарапул.
На гражданке Надежда Дурова продолжала оставаться мужчиной и требовала от родных и знакомых, чтобы к ней обращались как к Александру Александровичу. Она охотилась, занималась верховой ездой, курила трубку, и играла в карты. Получив письмо от сына Ивана, в котором он просил матушку благословить его грядущий брак, Дурова бросила письмо в камин, поскольку письмо начиналось словами: «Здравствуйте дорогая маменька».
Положительный ответ сын получил, когда обратился к матери как к штабс-ротмистру Александрову.
В 1835г. Александр Александров предложил Пушкину купить у него «Записки кавалерист– девицы», вот некоторые фрагменты переписки этих двух замечательных людей:
[b]5 августа 1835 г. Елабуга[/b]
«Не извиняюсь за простоту адреса, милостивый государь Александр Сергеевич! Титулы кажутся мне смешны в сравнении с славным именем вашим.
Чтоб не занять напрасно ни времени, ни внимания вашего, спешу сказать, что заставило меня писать к вам: у меня есть несколько листов моих записок; я желал бы продать их и предпочтительно вам. Купите, Александр Сергеевич!
Прекрасное перо ваше может сделать из них что-нибудь весьма занимательное для наших соотечественниц, тем более что происшествие, давшее повод писать их, было некогда предметом любопытства и удивления. Цену назначьте сами; я в этом деле ничего не разумею и считаю за лучшее ввериться вам самим, вашей честности и опытности.
Много еще хотел бы я сказать о моих записках, но думаю, что вам некогда читать длинных писем. Итак, упреждаю вас только, что записки были писаны не для печати и что я, вверяясь уму вашему, отдаю вам их, как они есть, без перемен и без поправок.
Преданный слуга ваш Александров».
[b]7 июня 1836 г. Петербург[/b]
«Имя, которым вы назвали меня, милостивый государь Александр Сергеевич, в вашем предисловии, не дает мне покоя! нет ли средства, помочь этому горю?
«Записки» хоть и напечатаны, но в свет еще не вышли, публика ничего об них не знает, итак, нельзя ли сделать таким образом: присоедините их к тем, что сегодня взяли у меня, издайте все вместе от себя и назовите: «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова».
Что получите за эту книгу, разделите со мною пополам, за вычетом того, что употребите на напечатание. Таким образом, вы не потерпите ничего чрез уничтожение тех листов, где вы называете меня именем, от которого я вздрагиваю, как только вздумаю, что 20-ть тысяч уст его прочитают и назовут.
Угодно ли вам мое предложение? не опечаливайте меня отказом.
Когда покажете царю мои «Записки», скажите ему просто, что я продаю их вам, но что меня самого здесь нет; непостижимый страх овладевает мною при мысли о нашем государе! Может быть, он и напрасен, но я не могу управиться с каким-то неприятным предчувствием. В ожидании ответа вашего остаюсь истинно почитающий вас Александров».
[b]10 июня 1836 г. Петербург[/b]
«Вот начало Ваших записок. Все экземпляры уже напечатаны и теперь переплетаются. Не знаю, возможно, ли будет остановить издание. Мнение мое, искреннее и бескорыстное - оставить как есть. «Записки амазонки» как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. «Записки Н. А. Дуровой» - просто, искренне и благородно. Будьте смелы - вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. Полумеры никуда не годятся.
Весь Ваш А.П.
Дом мой к Вашим услугам. На Дворцовой набережной, дом Баташева у Прачечного мосту».
[b]24 июня 1836 г. Петербург[/b]
Видеться нам, как замечаю, очень затруднительно; я не имею средств, вы - времени. Итак, будемте писать, это все равно, тот же разговор.
Своеручные записки мои прошу вас возвратить мне теперь же, если можно, у меня перепишут их в четыре дня, и переписанные отдам в полную вашу волю, в рассуждении перемен, которые прошу вас делать, не спрашивая моего согласия, потому что я только это и имел в виду, чтоб отдать их на суд и под покровительство таланту, которому не знаю равного, а без этого неодолимого желания привлечь на свои «Записки» сияние вашего имени я давно бы нашел людей, которые купили бы их или напечатали в мою пользу.
Вы очень обязательно пишете, что ожидаете моих приказаний, вот моя покорнейшая просьба, первая, последняя и единственная: действуйте без отлагательства. Что удерживает вас показать мои записки государю, как они есть? Он ваш цензор. Вы скажете, что его дома нет, он на маневрах! Поезжайте туда, там он верно в хорошем расположении духа, и записки мои его не рассердят.
Действуйте или дайте мне волю действовать; я не имею времени ждать. Полумеры никуда не годятся! Нерешительность хуже полумер; медленность хуже и того и другого вместе! Это - червь, подтачивающий корни прекраснейших растений и отнимающий у них возможность принесть плод! У вас есть враги, для чего же вы даете им время помешать вашему делу и вместе с тем лишить меня ожидаемых выгод?
Думал ли я когда-нибудь, что буду говорить такую проповедь величайшему гению нашего времени, привыкшему принимать одну только дань хвалы и удивления! Видно, время чудес опять настало, Александр Сергеевич! Но как я уже начал писать в этом тоне, так хочу и кончить: вы и друг ваш Плетнев сказали мне, что книгопродавцы задерживают вырученные деньги.
Этого я более всего на свете не люблю! Это будет меня сердить и портить мою кровь, чтоб избежать такого несчастия, я решительно отказываюсь от них; нельзя ли и печатать, и продавать в императорской типографии? Там, я думаю, не задержат моих денег?
Мне так наскучила бездейственная жизнь и бесполезное ожидание, что я только до 1-го июля обещаю вам терпение, но с 1-го, пришлете или не пришлете мне мои записки, действую сам.
[left]
Александр Сергеевич! Если в этом письме найдутся выражения, которые вам не понравятся, вспомните, что я родился, вырос и возмужал в лагере, другого извинения не имею. Простите, жду ответа и рукописи.
[i]Вам преданный