________________________________________________________________________________
3.
Стихи, стихи – безумная стихия,
влекущая людинов и царей –
не торопись досужливый вития
ломать стило, чернилами не лей!
Стихи чисты, как первое причастье,
Стихи сильны, они внушают страх
у палачей…
Стихи стояли насмерть
и запекались кровью на устах.
Стихи не спят, стихи глотают слезы,
они молчат, но сдерживая крик,
стихи стоят рядами будто лозы
и ягоды курчавятся на них!
и яхонты сверкают черным медом,
и янтарем пылает небосвод…
Я не сказал: да здравствует свобода! –
ее у нас и так невпроворот…
. . . . . . . .
Быстрянка, Стрелка, Нижнее, дворец… –
благословенна ропшинская мыза.
Здесь сад, и пруд, и царственный венец,
и прихоть высочайшего каприза,
не пожалев и царскую казну
тряхнуть, а почему бы в самом деле…
– конюшни строить? – то Еропкину,
а колоннаду, стало быть, – Растрелли.
То царская охота, то пикник…
Как волны пошевеливая строфы,
о чем задумался, пиит, ужели сник?
а ведь рукой подать до Петергофа…
Россия строилась не только в вышину
и шпилями пронзала сон балтийский –
ей не впервой гореть, не вдруг тонуть
иль расцветать узором византийским,
ей не впервой и во поле стоять,
и, утопая в звоне колокольном,
всем миром, всей округой… и на ять!
как девушке пригожей и покорной,
как матери, сынов своих храня,
и по плечам раскладывая бармы –
Отрадное, Никольское… стерня
ли… залежи ли, зелени под паром.
Мы русские, а русская земля
тем краше, тем рассветы голубее…
…однако, поворачивай коня –
не по низу, так полем перепельим,
не помыслом так посвистом горазд
пока ресниц не отоснилась влага,
Пегас, звенит поводьями Пегас…
– Сидай на конь, поэт, сидай бродяга.
. . . . . . . .
Как в поле отгоняют лошадей
под вечер – запыленных, серых, пегих
когда проселок черен от теней
и отдыхают сонные телеги?
На выгоне, где желтая трава,
гудит земля натружено и нервно
– Сидай на конь, веселая братва! –
и местные, и дети офицеров.
Пылит дорога, ей невмоготу,
глотают пыль подковы и кюветы
который гон, которую версту,
который день двенадцатого лета?
Стреножь коня, покуда в поводу,
пока роса не выпала… и пехом,
через плечо тяжелую узду –
до дома, до порога, под застреху…
Здесь кров и стол, осиновы дрова –
по–летнему (довольно и осины),
и дядька рюмку выпьет под слова
за матушку…
и запах керосинный,
и примусы гудят, кипит вода
(ручьи, ручьи – хоть из любого черпай),
а жизнь течет, течет по проводам,
по рекам, по дорогам и поверх них…
. . . . . . . .
Мой старый Курск заждался, заскучал.
Менялись дни как кадры кинохроник.
Уж деда нет… и нет того врача,
кто эту рану пластырем закроет.
Да и кому прикажешь доверять
пока еще мальчишеские беды? –
тех бед не перечесть, но есть друзья, –
друзья, а у друзей велосипеды…
Мир разделить на после и пока,
на детские и юношества годы…
Кур пересох до дна, до ручейка,
а тоже был когда-то судоходным!
Все сбудется: и как к семерке туз:
вокзал, и паровоз, и тульский пряник.
Была река, баркасы, лодки, Курск,
и был народ, по нашему, – «куряне»…
Последний год, последние деньки,
на пустыре за домом цвел репейник,
как волны колыхались лопухи
серебряные, но не голубей их…
. . . . . . . .
За годом год, однако, не спешат –
медлительно пленительное время!
Все начиналось с чистого листа
в который раз упомним ли, поверим?
Здесь будет все, здесь все – пережитое,
и девочка, которая ждала,
доселе средь когда–то новостроек…
на Выборгской, на пятом, в зеркалах,
ты потерялась… – так теряют письма,
сжигают память и невмоготу
ни вспомнить, ни подумать – время высекло
и подвело последнюю черту.
Здесь будет все, здесь все пережитое
как бой часов, и времени колес
не удержать любителю риторик
про острова, или про невский плес,
не рассказать как режут руки шкоты
и полыхают створные огни,
про тельники балтийских санкюлотов,
про клеши, и матросские ремни,
как парус настороженно и нервно,
а бриз пьянит как терпкое вино…
и шпиль пронзает пасмурное небо
и мачтами исколото оно,
напрягся парус, пенится волна,
а ванты загудели тетивами
и на волнах качается страна
меж небом и водой, и островами.
. . . . . . . .
. |
