Вот оно – молчавшее в тишине,
всё еще частично затемнено,
хрупко вьётся, тянется по спине
и целует каждый мой позвонок,
гладит по ключицам и льнёт к губам,
к коже прикасается горячо.
Ощущаю, как в кровь мою напалм
от прикосновений его течёт.
Вот оно – таившее в сгустках сна
всё, о чём нашёптывало нутро,
то, о чём чернильная глубина
каллиграфу капала на перо.
Выводились знаки, текли слова
и в рассветы складывались и дни,
чей-то тайный голос мне ворковал
сотни истин самых священных книг.
Очищалось небо до синевы,
сок фиалок впитывали глаза,
а в листве уитменовской травы*
распускалось лето как стрекоза,
шелестело крыльями на лету
слюдяными, жёлтыми на просвет,
освящая юную наготу
наперед на множество дальних лет.
Вот оно уже проросло лозой
и, хмельное, ищет для сердца цель,
времени сдвигая за слоем слой
и готовя неудержимый сель.
|
это хорошо, что сноску сделал, а то я уже забеспокоился: что за трава, почему не курил? 
