Каграман Ханбеков
Нищий
– Встань, мудрый из мудрейших, отряхнись.
С тебя достаточно и этих унижений.
Теперь велю тебе, садись
И слушай речь мою без страха и сомнений.
Ты знаешь, я – наров повелитель
И страшен мне один лишь Бог.
Я всё изведал, видел всё и вот итог –
Земное одиночество – моя обитель.
Я государства превращал в песок,
Стирал с лица земли их города и сёла.
Я не жалел ни женщин, ни детей там, где была крамола.
Спасался только тот, кто быстро бегать мог.
Царей я отправлял на плаху или в рабство,
Рабов я возводил на трон.
Всё надоело мне, всё это только сон,
Мне опротивели жестокость, ложь, коварство.
Ничто не в состоянии унять
Мою тоску. Скажи мне, что такое «радость»?
Что значит «дружба», что такое «жалость»,
Что значит жить и всё понять?
Великий Тамерлан сидел с поникшей головой.
Таким его ещё никто не видел.
Он был подавлен, удручён своей тоской,
Как будто кто-то свыше повелителя обидел.
– Ты говоришь, что видел всё? –
Мудрец с усмешкой посмотрел на Тамерлана. –
Ты ошибаешься, Великий, слишком рано
Ты завершаешь царствие своё.
Не всё ещё ты отнял у людей.
Не всё изведал, что покорным недоступно,
И всё, с чем ты родился, безрассудно,
Бездумно растерял в потоке дней.
Рождаемся мы добрыми, мы кормим воробьёв,
Хотя они поля опустошают.
К жестокости нас трусы приучают,
Стремясь сломить бесстрашие врагов.
Все дети ласковы, доверчивы, нежны,
Они не ведают, как смерть ужасна,
Им кажется, что в мире всё прекрасно.
Но нам твердят: «Нам дети не нужны,
Нужны нам воины, чтоб воевать».
Зачем – того никто не знает.
Великий хан повелевает
И мы идём друг друга убивать.
Я знаю, ты меня казнишь.
Такую речь не в состоянии ты слушать.
Но лгать я не могу. Пока способен думать,
Я должен правду говорить – вот мой барыш.
Ты слушаешь меня –
Уже мне высшая награда,
А больше ничего мне и не надо.
Теперь могу прожить без завтрашнего дня.
Я слишком стар и смерти не боюсь,
И всё скажу тебе, хоть это и опасно.
Не гневайся на старика напрасно,
Я побеждён, заранее сдаюсь.
Постичь свободу может только нищий,
А ты лишь раб своих страстей.
Ты служишь им как пёс, и нет людей
Несчастнее тебя, так говорит Всевышний.
Что можешь ты? Куда пойдёшь?
Как хвост твой, за тобой идёт охрана.
Невольник ты и поздно или рано
Ты это сам когда-нибудь поймёшь.
Ты думаешь, что счастлив. Нет, Великий.
Сознание величества нам счастья не даёт.
Оно с тобой пришло, с тобою и уйдёт.
С земли исчезнет след твоих деяний.
Ты сам не представляешь, как ты одинок.
В пустыне ты, один в пустыне!
На родине живёшь, как на чужбине.
Кто вправе возразить тебе? Один лишь Бог.
Завистники не могут быть друзьями.
Живёшь ты в окружении врагов.
Что делать, мир властителей суров,
Ты среди нас, но ты не с нами.
Я нищим странствовал во цвете лет.
Я обошёл пешком полмира.
Где спал, там и была моя квартира.
Тогда я счастлив был, а ныне – нет.
Хотелось мне понять, чем счастлив человек.
Цари ведь тоже глубоко несчастны,
Хотя бы потому, что им не все подвластны,
Что времени не остановишь бег.
Как все, отжив своё, они умрут.
При всём всесилии они бессильны:
Их всех придавит слой земли могильной
И, как и всех, тела их погребут.
Тогда скажи, зачем ты жил?
Зачем завоевал полмира,
Когда у нас, у всех, одна квартира –
В земле, среди чужих могил.
Ты говоришь, что всё ты испытал.
Ты ошибаешься, ты не был нищим.
Мы все живём и справедливость ищем,
Я тоже истину искал.
Людей я видел лишь тогда,
Когда сидел с протянутой рукою,
Когда лишь небо было надо мною.
А мимо проходила грубая орда.
Тогда я научился отличать
Подонков от людей достойных,
Скупых и жадных от безмерно благородных,
Способных нищему последнее отдать.
Весь день людской поток бурлил.
На первый взгляд, шли все одни и те же,
Но благородные встречались всё же реже,
Жестокостью ты доброту в них подавил.
Я думаю, меня ты не поймёшь.
Ты слишком слаб, чтобы до истины добраться.
Ты можешь лишь с врагами расправляться,
Считая, что для этого живёшь.
Я вижу, речь моя не нравится тебе.
Так, значит, не ошибся я, напившись ЯДА,
И беспокоить палача теперь не надо.
Я не хочу идти наперекор судьбе.
Счастливей я тебя, монарх.
Я сделал то, что захотелось.
Тебе же, хоть и жизнь приелась.
Не изменить её, тобою правит страх.
Старик поднялся, пошатнулся и упал.
Он умер у подножья трона.
И хоть на голове его была не царская корона,
Монарх похоронить его по-царски приказал.
Гласит легенда, что вдали от Самарканда,
На перекрёстке трёх дорог,
В пыли, в грязи, у самых ног
Сидел старик. Его одежда
Была богата, но стара.
Заплата на заплате и дыра –
Вот всё, что эту рухлядь украшало.
Старик был нищим и кошма и одеяло
Ему в ненастье заменяли дом,
Одаривая старика теплом,
Которое его оберегало.
Он был суров и молчалив
И жадно вглядывался в лица.
И трудно было тут не поклониться
И в страхе не сказать: «Великий … жив?!»
Март 2003 г.
|