Галактики. {Пентон 3}
По строению все галактики очень разные,
И размерами грандиозными сводят нас с ума.
Выделяются из скоплений шарообразные,
Подозрительные на обитание разума.
Вероятно, эти скопления и являются
Конструированием суперцивилизации…
Или в россыпях в бесконечности проявляется
Красота нецеленаправленной генерации?
В созерцательности не может цивилизация
Совершенствоваться в развитии сознания,
И усилиями межзвёздной организации
Перестраивается здание мироздания.
Под ударами галактического сверхмолота
Перековывается заново праматерия;
Переплавлена и пробирована, как золото,
Под воздействиями космической инженерии.
С потрясающей ожидаемостью вселенная
Обновляется удивительными планетами…
И взрывается пустота необыкновенная
Неожиданными вопросами и ответами!
3 сентября 2013
© Copyright: Виктор Дванольодинвосем, 2013
Смотрите также:
\1\ Пробой Многомерности. Посвящается Г. Шенгели. Пентон 2.
http://www.stihi.ru/2013/10/09/2850
\2\ Мироустроители не опоздали! Пентон 2.
http://www.stihi.ru/2013/10/11/9723
\3\ Мироустроители опоздали! Ответ товарищу Шенгели через 97 лет. Пентон 2.
http://www.stihi.ru/2013/10/22/8381
\3.2\ Мироустроители опоздали! Версия 2. Ответ Шенгели. Пентон 2.
http://www.stihi.ru/2013/11/05/2473
\4\ Пентон 2. Всё на одной странице.
http://www.stihi.ru/2013/10/13/7602
\5\ Пробой Многомерности. Пентон 2. 4 часть
http://www.stihi.ru/2013/12/05/5658
Вот ещё пример трёхстопного пентона третьего:
Автор: Юрий Левитанский
ПАМЯТЬ
1
Бездна памяти, расширяющаяся Вселенная,
вся из края в край обжитая и заселенная,
вместе с вьюгами, снегопадами и метелями,
как реликтовый лес не вянущий, вся зеленая.
Бездна памяти, беспредельное мироздание,
расходящиеся галактики и туманности,
где все давнее
только четче и первозданнее,
очевиднее и яснее до самой малости.
Расширяющаяся Вселенная нашей памяти.
Гулкой вечностью дышит небо ее вечернее.
И когда наши звезды,
здесь умирая,
падают,
в небе памяти загорается их свечение.
И уходят они все дальше путями млечными,
и, хранимое небом памяти, ее безднами,
все земное мое
ушедшее и минувшее
с высоты на меня очами глядит небесными.
И звучат, почти как земные, только
пронзительней,
погребальные марши, колокола венчальные,
и чем дальше даль, тем смиреннее
и просительней
эти вечные очи, эти глаза печальные.
Бездна памяти, ты как моря вода зеленая,
где волна к волне, все уходит и отдаляется,
но вода, увы, слишком горькая и соленая,
пьешь и пьешь ее, а все жажда не утоляется.
И опять стоишь возле этой безлюдной пристани,
одиноко под небесами ночными темными,
и глядишь туда все внимательнее и пристальней,
еще миг один — и руками коснешься теплыми.
2
Небо памяти, ты с годами все идилличнее,
как наивный рисунок, проще и простодушнее.
Умудренный мастер с холста удаляет лишнее,
и становится фон прозрачнее и воздушнее.
Надвигается море, щедро позолоченное,
серебристая ель по небу летит рассветному.
Забывается слишком пасмурное и черное,
уступая место солнечному и светлому.
Словно тихим осенним светом душа наполнилась,
и, как сон, ее омывает теченье теплое.
И не то что бы все дурное уже не помнилось,
просто чаще припоминается что-то доброе.
Это странное и могучее свойство памяти,
порожденное зрелым опытом, а не робостью, —
постепенно
воспоминанья взрывоопасные
то забавной, а то смешной вытеснять
подробностью.
И все чаще мы, оставляя как бы за скобками
и беду, и боль, и мучения все, и тяготы,
вспоминаем уже не лес, побитый осколками,
а какие там летом сладкие были ягоды.
Вспоминается спирт и брага, пирушка давняя,
а не степь, где тебя бураны валили зимние,
и не бинт в крови, и не коечка госпитальная,
а та нянечка над тобою — глазищи синие.
Вспоминаются губы, руки и плечи хрупкие,
и приходит на память всякая мелочь разная.
И бредут по земле ничейной ромашки крупные,
и пылает на минном поле клубника красная.
3
Небо памяти, идиллический луг с ромашками,
над которым сияет солнце и птица кружится,
но от первого же движенья неосторожного
сразу вдребезги разлетается все и рушится.
И навзрыд,
раздирая душу,
клокочут заново
те взрывные воспоминанья, почти забытые.
И в глазах потемневших дымное дышит зарево,
и по ровному белому полю идут убитые.
Прикипают к ледовой корке ладони потные.
Под руками перегревается сталь каленая...
И стоят на столе стаканы, до края полные,
и течет по щеке небритой слеза соленая. |
