Часть первая
Заброшенный дом в полудикой чащобе,
Где призраки ночи тебя, путник, ждут,
Открыл свои двери в безмолвном отсчете
Последних безжалостных, ярких минут.
Так жаждешь богатства, дурманящей славы
Ты — вечный бродяга и знатный шельмец!
Вся жизнь: приключения, игры, забавы.
Ты молод и дерзок, дурак и мудрец…
Кровавое пиршество вороны чуя,
Кружили над кучей тряпья у костра.
Предвестники эти, годами кочуя,
Ты выучил твердо — не жди в них добра.
Причина проста: там, еще на подходе
К проклятому дому, лежал чей-то труп.
В ночной темноте, опасаясь восхода,
Ты мимо прошел. Ты же, верно, не глуп.
Вдали от дороги, сокрытый от света
Густою листвой вечно хмурых дубов,
Тебя ждал унылый, пустой дом аскета,
Отличный от всех постоялых дворов.
Сироты несчастные двор содержали,
Где путник найти мог и пищу, и кров.
А все их богатство: опал на кинжале,
Да несколько старых пустых сундуков.
Мир красок, контрастов — в них все было вместе:
Проклятье со светом, и буря и штиль.
И самые твердые взгляды о чести
И вере, наверно, на несколько миль.
Спесив и заносчив был старший при этом:
На шельм и плутов он смотрел сверху вниз.
В холодной земле он однажды с рассветом
Исчез. Потерялся. Их бросил одних.
Хозяйка пристанища — юная дева —
Нежна, как подснежник; кротка и тиха…
Но глубже всмотрись! Там в пламени гнева
Кипит море страха и боли, греха!
«Мы мало знакомы, отчаянный путник,
Вот только я мир знаю лучше, чем вы.
Ведь мнит королем себя беглый преступник
И все, кто наивен — давно уж мертвы.
Здесь темная чаща, пещеры глухие,
Здесь рай для разбойников разных мастей.
И в двор постоялый не ходят "чужие":
Считают грабители землю своей».
Душой она жрица двуликой Иреды:
Вулкан, притворившийся мирной горой!
От женщин таких у мужчин одни беды,
Ведь их позабыть невозможно порой.
В них крайность, стихия, в них дикая буря,
Но в них же и хрупкость, и ласка зари,
И грация ветра. Едва брови хмуря,
Ты жест каждый ловишь ее, посмотри!
Люси уверяешь, что ты просто странник,
Ты авантюрист и искусный боец,
Ты бард, офицер, провиденья избранник...
И робко смолчал, что отчасти ты лжец.
Налив пинту эля, она рассказала,
Что три постояльца остались в дворе:
«Увы, дом в лесу — далеко для привала,
И путники чаще ночуют в седле».
Ты вспомнил про труп — Люси рассмеялась:
«Вы, верно, устали с дороги совсем.
А может, вам в драке так крепко досталось?
Кто станет следы оставлять и зачем?»
Ты выглядишь плохо, хоть битвы не помня,
Оружие, золото — все на виду.
Ты комнату просишь. «У нас очень скромно», —
Тебе заявляет Люси на ходу.
Двенадцать ступенек. Направо. И словно,
Ты видел дорогу однажды во сне.
Вот тот же портрет! Он повешен неровно,
И смотрит с мольбой, будто сам в западне!
Все странно знакомо: и место, и лица,
Как будто весь мир поместился в руке.
Как будто чужая, немая страница
Возникла в твоем путевом дневнике.
Ты падаешь прямо на жесткую койку,
А после полночи ты бьешься в бреду.
Тебя душит воздух отчаянно горький,
И жар лижет щеки, вещая беду.
Глаза открывая, ты чувствуешь ужас:
Вокруг все пылает, объято огнем…
И стены со стоном безумнейшим рушась,
Тебя под собой погребают живьем!
Бросая пожитки, кидаешься в пекло —
Двенадцать ступенек по краю судьбы.
И видишь внизу ты правление пепла,
И черного дыма густые клубы.
Наружу, на волю ты рвешься скорее,
Спасайся, кто может! Быстрее, беги!
Достигнул пожар своего апогея…
…Вот только вокруг уж не видно ни зги.
Постой! Оглянись! Там остались руины,
Где дом, полыхав, предавал темноту.
И остов холодный, пустая долина —
Все кажется мороком, будто в бреду.
Как странно, как сложно, как необъяснимо.
А был ли пожар, и была ли Люси?
От чувства потери болит нестерпимо
Застывшее сердце и молит: «Спаси!»
Зачем оставаться, смотреть на кострище?
Бредешь, спотыкаясь, по мокрой траве.
Наверно, ты проще стать должен и чище:
Ты сжег свое «я» в погребальной канве.
Часть вторая
Вдали силуэт замечаешь с рассветом,
Который маячит, скрываясь в тени.
Измазанным сажей и бедно одетым
Ты ворам не нужен. Доверься, рискни!
Скитальца окликнул ты — безрезультатно,
За ним поспешил, но он был далеко.
Ты хочешь, быть может, вернуться обратно,
Но от авантюр отступить нелегко.
Мужчину нагнал ты у входа в пещеры,
За ним по пятам одолел лабиринт.
Уродлив и глух, как отродье химеры,
«Он зло во плоти!» — тебе шепчет инстинкт.
Но ты шел за ним, как толпа за пророком,
Предчувствие бед заглушая в груди.
От спутника веяло властью, пороком,
И больше пугало, что там — позади.
Большая пещера в итоге открылась:
Очаг полумертвый во чреве земли,
Девица, которая тихо молилась,
Упав на колени, в грязи и пыли.
«Ах, Элио, брат мой, ах как я боялась! —
Отчаянно шепчет девчонка в тени. —
Ах, боги-драконы, зачем мы остались?
Зачем мы страдаем? Теперь мы одни!
Мой муж, мой Вильборг, был оплот и защита…
Зачем ты заставил на схватку пойти?
Ах, кто мог бы знать — кинжал ядовитый!
Зачем этот путник возник на пути?»
Ты делаешь шаг (эхо вторит раскатом) —
Не слышат, не видят… Тебя для них нет!
Да что же не так со сестрою и братом?
А, может, с тобой? Это сон? Это бред?
Пытаясь смириться с предложенной ролью
Безмолвных свидетелей: камня, огня,
Ты слышишь ужасное: «Поднял на колья!
Твой муж отомщен был, к чему болтовня?»
«Вильборг говорил! Это проклято место!
Тот дом в сердце леса во всем виноват!
И лучше бы мы не боялись ареста…
Ведь смерть наказанье страшней во сто крат!»
На смуглых щеках заблестели полоски,
И черные локоны скрыли лицо.
Два сделала шага ко хлипкой повозке,
Снимая с цепочки на шее кольцо.
«Мне, Элио, страшно. Не нужен подарок,
Что отнял у мертвого в темной ночи.
Погнули его вы под силой ударов…
Мне больно, что муж мой и брат — палачи».
И с гулким трезвоном по полу пещеры
Тот перстень к твоим подкатился ногам,
И ты, взяв его, пораженный без меры
Взмолился стихиям, взмолился богам!
Ведь перстень с агатом, с плетеным узором,
Такой же точь-в-точь, как на пальце твоем
(Доступный чужим и завистливым взорам…),
И только единственный в роде своем.
Из плена сомнений ты вырван насильно
Безрадостным смехом и скорбным «Ты рад?»
Чужак появился из тьмы замогильной:
«Мы призраки, путник. А это — наш ад.
Да, сложно поверить. Немыслимо даже!
Мы оба в ловушке, мы оба мертвы.
Я вижу, что ты удивился пропаже…
Хотел бы раскаяться — поздно, увы».
Нелепо и странно, нежданно и грубо,
Как фантасмагория, винный угар…
Так больно, реально, мучительно глупо
Пришел от судьбы удивительный дар.
Ты многое видел, скитаясь по свету,
Ты веришь в стихию и силу богов…
Ты знаешь, что там, далеко очень где-то
Тебя ждет родной и приветливый кров.
Но ты не ценил это раньше ни йоту,
Ты в омут бросался всегда с головой.
Ты сможешь теперь расплатиться по счету?
Ведь ты свою жизнь мнил обычной игрой.
Любимчик фортуны, ты слишком зазнался!
Но боги-драконы горазды шутить…
Теперь ты один на один оказался
С проклятьем и тайной. И не отступить.
Часть третья
Вильборг оказался спокоен, печален.
Так даже не скажешь: скиталец и вор!
Тебя попросил он с улыбкой в начале,
Принять свою смерть, как судьбы приговор.
Тебе показалась история сказкой,
Пусть даже ты видел, что призрак не лжет.
Но так осторожно, так робко, с опаской,
Ты все же поверил в фатальный исход.
«Как тонкий росток, обреченный на гибель,
Вгрызается в мрак придорожной пыли,
В глуши злого леса возникла обитель
Для путников редких. Как из-под земли.
В холодных объятьях тумана густого,
В разбойничьей гнусной паучьей сети,
Два брата с сестрой — как из мира другого! —
Четырнадцать лет провели взаперти.
Сквозь годы несли они спесь и гордыню,
И первым к драконам ушел старший брат.
Потух звонкий смех. Словно горечь полыни,
Сердца отравила их тяжесть утрат.
Люси — их сестра — даже крепче, чем вина,
Мужчин опьяняла. Оставшись одна,
Она не смогла больше быть так невинна,
Но плату за честь получила сполна.
В неистовой, черной, проклятой геенне,
Как жалкие щепки в пожарище тьмы,
Сгорели обидчики. Только их тени
Остались в плену своей вечной тюрьмы.
Каленым железом печать злого рока
Оставила след на долине воров —
Вместилищем грязи, бесчестья, порока
Стал лучший из всех погребальных костров.
Кто бросил лучину? Судьба или боги?
Разбойники в пьяном угаре в ночи?
А, может, была это месть недотроги:
Закрыть все засовы и спрятать ключи?
Мне страшно узнать, ведь с тех пор на рассвете
Огонь снова дом выжигает дотла.
Но пламя не видят живые: в секрете
Проклятье Иреда свое сберегла.
Откуда я знаю? — Вильборг усмехнулся. —
Я бард был при жизни, сказитель легенд,
Пока на дорожке с тобой не столкнулся,
А ты не привел мне стальной аргумент.
И пусть две декады прошло — не забуду,
Как гнала Люси меня прочь за порог…
Вдруг это она предалась самосуду?
Сравняла с землей наш убогий мирок?
Здесь проклято место — отчаяньем, болью.
И только одно меня мучит теперь:
Как преодолеть мне свое слабоволье,
Как вновь постучать в несожженную дверь?
Ты вряд ли поверишь, мой друг и мучитель —
Но третий рассвет мы встречаем вдвоем.
Забудь же дорогу в глухую обитель,
Ведь ты в этот раз можешь сжечься живьем.
Ты дважды был там! Но Иреда коварна,
Она твою память смешала с золой!
Послушай совета: не ставь так бездарно
На кон недожизнь и отправься домой».
Ты злишься, не веришь ты призраку вора!
Ну как же не помнить, что было с тобой?
Как можно не вспомнить с Люси разговора?
Не стать опьяненным ее красотой?
Плевать на Вильборга! Плевать на убийцу!
Несешься стремглав к пепелищу в лесу.
Вернуть свою жизнь! Пусть каплю! Частицу!
Бежать со всех сил, обгоняя грозу!
Холодные капли лицо избивают…
То дождь или слезы? А, может, дуплет?
Истерзанный птицами труп почивает
На тихой поляне — твой личный портрет.
И тот, кем ты был, там, невидящим взором,
Уставился в купол бесстрастных небес,
Лежит, отравляя день мертвым укором:
Ты стал почти-жив, а он недовоскрес.
И ты понимаешь, что пойман в ловушку:
Петле временной ты попался в силки!
Убил и убит. Как простая игрушка,
Ты смят, просто сломлен, разбит на куски!
До сумерек шел, о Люси размышляя,
Пытался запомнить рассказы навек.
А к полночи ты, всех богов проклиная,
Добрался к пристанищу. Здравствуй, ночлег?
Часть четвертая
Двуликий дракон крыла призрачным взмахом
Тебя погружает в мир тайн и причуд:
Толкая дубовую створку со страхом,
Ты вдруг попадаешь в знакомый приют.
Журчание лютни сквозь смех, разговоры…
Здесь все так привычно, как будто вчера,
Ты здесь уже был, и влюбленные взоры
Так часто дарил ты хозяйке двора.
Янтарь расплескался по вьющимся прядям,
Гроза притаилась в небесных глазах.
И страх, недоверие, сродни печатям,
Раздались в ее осторожных словах:
«Приветствую, путник, в "Пристанище ветра",
Кто ты и зачем к нам пожаловал в дом?
Мне имя — Люси», — и Люси неприветна,
Хоть гнев с ее кротостью ладит с трудом.
Ты с ней почти честен, ты мил и чарующ,
В надежде улыбку сорвать с нежных губ.
Люси засмеется — ты рад, ты ликуешь!
Кто каплю влюблен, тот уже совсем глуп.
Двенадцать ступеней скрипят под ногами,
Мальчишка с портрета смотрит с тоской…
По комнате маленькой бродишь кругами:
С чего так тревожно? Что стало с тобой?
Тяжелой удушливой сетью, арканом
В объятья свои затянул тебя сон:
Вильборг тебе грезится тем мальчуганом,
Что смотрит с мольбой, что в холсте заточен.
Сквозь морок кошмара доносится ругань,
Проклятия, крики и громкий кураж:
«Люси, наша милая, будь нам подругой!
Забудь неприступность! Долой эту блажь!»
Проснуться пытаешься ты больше века,
В оковах Морфея ты бьешься в тщете.
Ах, как мало значит судьба человека,
Для тех, кто сильнее — на их высоте!
Внизу тишина, а на лестнице скрипы:
То звук обреченных, тяжелых шагов.
Ты жалкие слышишь, надсадные всхлипы
Ты слезы и скорбь разделить с ней готов?
А позже за стенкой отчаянный голос
Молитву богине судьбы возносил.
Все просто и горько: Люси не боролась,
Сломалась, как прутик, осталась без сил:
«Да будьте вы прокляты, подлые шельмы,
Я каждого в бездну с собой заберу!
Вы будете вечно тенями бесцельно
Бродить по тартар и сгорать поутру!
Родной старший брат, ты в кургане холодном,
Меня не дождешься уже никогда,
Пусть дом станет клеткой, пусть пеплом бесплодным!
Могилой ли, плахой? Но местом суда!»
Огонь древесину вокруг пожирает,
С трудом тяжесть век поднимаешь опять.
«Ты понял свой путь, — тебе ночь повторяет. —
Спаси! Помоги! Поверни время вспять!»
Как пьяный, бредешь по горящему дому,
В грязи и в золе; в смятенье души.
Ты знаешь: ты сможешь. И все по-другому
Случится сегодня — уйдут миражи.
К полуночи близилось время шальное,
И двор на глазах избавлялся от ран.
А ты так хотел отвратить все дурное,
Что выдумал дикий, отчаянный план.
Лишь дверь отворится, падешь на колени,
Прося только слушать и не возражать.
Прося лишь о малой, ничтожной измене:
Забыть этот двор. Все забыть и бежать.
Люси только грустно тебе улыбнулась:
«Ты снова пришел, мой настойчивый друг…
И странно, ты помнишь… Как все обернулось!
Так долго ждала тебя! Столько лет мук!
Я долгие годы все вновь проживала:
Тревогу, паденье, бесчестье, позор.
Неистовство мести, восторг… и бывало,
Жалела, что помнить — вот мой приговор.
Всего один шаг за порог, и проклятье
Исчезнет, как дым? Но ведь я умерла!
Я двадцать два года у смерти в объятьях
За то, что так искренне жаждала зла».
Да что тебе боги, когда есть отвага?
Ты будешь бороться и ты победишь!
И даже проклятье изменишь во благо —
«Пристанище ветра» легко укротишь.
На робкий шажок за пределы острога
Люси не решится — ты видишь в глазах.
Хватай, убегай! Только прочь от порога!
Держи ее за руку. Въявь и во снах…
***
…Последние отзвуки смолкли гитары
И бард пригубил из бокала вино,
Сидели недвижно, задумчиво пары…
Так не было тихо в таверне давно.
«Скажи, менестрель, что случилось с Вильборгом?
Избавил ли путник чащобу от бед? —
Спросили несмело и с тихим восторгом. —
А вдруг до сих пор двор пылает в рассвет?»
Но бард улыбнулся: «Люси, ее спутник
Сменили грядущее, времени бег…
В ту ночь самозванец-правитель — преступник! —
Застал разоренный, сожженный ночлег.
«Все сказки городишь? Слова твои лживы!» —
Воскликнул за столиком пьяный брюзга.
Бард лишь усмехнулся: «Они снова живы…
Настолько же жив ваш покорный слуга…»
2010-2016 гг. |
