Когда по совести, и крайнего приличья,
Смолчит на реплику отвеженный поэт.
И он тот час звериной доли кличкой
Одарится, как встарь кабриолет,
Таская пассажиров по дорогам,
Носил на задней части номера.
И так всю жизнь в ухабные пороги,
На поворотах мялись кивера.
И женщины визжали беспредельно,
Не матерясь плевали в дым пустынь.
Лишь с облучка летел мат корабельный,
Давились яйца в емкостях корзин.
Сравнение поэта с той телегой,
По крайней мере гнусно и смешно.
И равно то – в болоте длинной слегой,
Копать от лешего вонючее дерьмо.
Поэт поморщится, вздохнет и все забудет.
А вот кабриолет в злопамятстве своем,
Колесами наверх над пропастью прибудет,
И пассажиры дико взвоют в нем.
Пускай вижат, но пусть прибудут живы,
Заменяться штаны и бабские рейтузы,
Шакалам праздник: из корзин наживы,
Достанутся. И кивера с картузом,
Зверью послужат еще много, много лет.
Но с той поры я лучше на верблюде,
Там шашлыки и сладости на блюде…
Не нужен мне шальной кабриолет |
