В тишине лесной, под луной седой,
Во хмелю я брел, по тропе домой.
Поросло вокруг мухоморами,
Да ползет тропа косогорами.
-
В забытьи я брел, сам не помню как,
Лишь луна одна разгоняла мрак,
Вдруг со страху я перестал дышать,
Кто-то за спиной начал хохотать.
-
В пятки воля ушла, ноги в землю вросли,
Тут все тени, гляжу, вдруг ко мне поползли.
Не сумел закричать, ужас в горле застрял,
Ну а тот позади хрипло всё хохотал.
-
Повалился я с ног да штаны обмочил,
Лучше б тот хохотун меня сразу убил,
Лучше б быстро сожрал или глотку - ножом,
Или даже пускай в спину мне топором.
-
Тут гляжу я в мрак, там глаза горят,
Понимаю я, щас меня съедят,
Ведь сожрут живьем, не подавятся,
Но не время еще мне, брат, каяться.
-
Я на ноги встал, камень в руку взял,
Страха больше нет, хмель давно пропал.
Только злость внутри кипятком бурлит,
Тут вдруг понял я, хохотун молчит.
-
Матюгнулся раз, да побрел во мрак,
Может смелый я, но скорей дурак,
Размахнулся я каменюкою,
Да швырнул в кусты улюлюкая.
-
Тут исчезли глаза, и погас их огонь,
На мое, вдруг, плечо, легла чья-та ладонь,
Снова страх подступил в непроглядной ночи,
Я как дал наугад, с криком:
-На, получи!
-
И услышал я хруст, потом кто-то упал,
А затем этот гад мою мать вспоминал,
Вроде голос знаком, точно - шурина хрип,
И какого он тут, и во что снова влип?
-
Рассказал, что хотел напугать под хмельком,
Мол, заправился на ночь палёным вином,
Тыкву в погребе взял, в ней прорезал глаза,
Свечи, гад, прихватил и за мною - в леса.
-
Теперь будет у шурина сломанный нос,
Глаз подбит, все в крови и супруги допрос.
Мы про случай про этот решили смолчать,
Коль прознают в селе, могут на смех поднять. |
