Конечно же, старик, все надоело.
И даже жизнь, что славила любовь.
Какое мне до вас, плешивых, дело.
Когда наметился удар не в глаз, а в бровь.
Не проскочил, избили африканцы.
Они в расчетах злобны и сильны.
Как от светила боль протуберанцев,
Как женщины в соитиях вольны.
А я особенно не злился, не брыкался.
Не мало зла и я родне принес,
Когда младенцем в рани обоссался,
Когда сопливил и чихал мой бедный нос.
И мама с бабкою над пацаном кружили,
Уколами сбивая жар со лба.
И мы с сестренкою в квартире не тужили,
В промозглый день и в лета вечера.
Пришла година чистых испытаний,
Теперь о юности жалею и скорблю.
И сон уходит в предрассветной рани,
И я Всевышнего теперь о вас молю. |