В огромном холле, на зеркалах паркетных,
Остаточный порыв ушедших в небыль дам,
Оставил след любовию балетной.
Поэт кудрявый, к ним являясь сам.
И меткой тонкой звуки эпиграммы,
Имели как всегда завистливый успех.
Кавалергарды в небо телеграммы,
Послали в Дельвига неугомонный смех,
И царскосельские невинные желанья,
С начинкой шаловливою любви,
По милости вселенский стих рождали,
И поклонялись свету короли.
А он почесывая перьями затылок,
Не замечая, что потух камин,
Рождал события, где увлекали милых,
То бодрый разум, то тоскливый сплин.
И выдав как вершину совершенства,
Потоки сладких, как осенний мед,
Очередные главы жизни земства,
В суровом взгляде, где не таял лед,
Испив в конец всю чашу вдохновенья,
Расставив знаки по своим местам.
Предался благу суеты и лени,
Налил вина в бокалы нежных дам.
И выпил с ними за года ушедших в вечность,
За здравие Куницина и тех,
С кем разделил веселую беспечность,
И край любви и юный смех. |
А. С. Пушкину
Дельвиг
А я ужель забыт тобою,
Мой брат по музе, мой Орест?
Или нельзя снестись мечтою
До тех обетованных мест,
Где я зовуся чернобривым,
Где девы, климатом счастливым
Воспитанные в простоте,
(Посмейся мне!) не уступают
Столичным дамам в красоте,
Где взоры их мне обещают
Одну веселую любовь,
Где для того лишь изменяют,
Чтобы пленить собою вновь?—
Как их винить?— Сама природа
Их баловница на полях;
Беспечных мотыльков свобода,
Разнообразие в цветах
И прелесть голубого свода,
В спокойных влитого водах,
Лежащих в шумных камышах,
И яблонь тихая прохлада,
И лунных таинство ночей,
Когда любовник в мраке сада
Ждет умирание огней,
Когда душа его томится
И ожиданьем и тоской,
И даже ветерка страшится
И свиста иволги лесной —
Всё манит здесь к изменам, к неге,
Всё здесь твердит: "Чета любви!
Любовь летит — лови, лови!"
Но в тряской, скачущей телеге,
Мой друг, приятно ли мечтать?
И только мысль: тебя обнять,
С тобой делить вино, мечтанья
И о былом воспоминанья —
Меня в ней может утешать.