Стоял я и слушал, как били куранты.
Вечер в Москве: девятнадцать ноль-ноль,
И в бое сквозь быстрые времени кванты
Услышал я прошлого радость и боль…
И выстрел «Авроры», начало явивший
Особенной эры, и Ленина глас,
С решимостью миру всему объявивший
О том, что в России – Советская власть.
И славных Буденновских конников цокот,
Рубивших Антанту и, белых врагов,
И первых заводов уверенный рокот –
- Звук тех пятилеток… начальных шагов.
И вой сорок первого – грозные были,
Когда по священной брусчатке пройдя,
Солдаты тебя защищать уходили
Под всплески свинцово-стального дождя.
И залпы Победы… тогда в сорок пятом,
И шелест поверженных вражьих знамён,
И песни, что пели, вернувшись, ребята –
- Герои-солдаты без громких имён.
И нашего времени мощные звуки:
Рёв, звёздных штурмующих даль кораблей
Венец созиданья, что создали руки,
И ум дерзновенный советских людей.
И грохот бетона, и бряцанье стали
Сегодняшних строек, чем дышит земля.
И звёзды тогда молчаливые звали...
Услышал их зов я у башни Кремля.
Но прежде чем время отбили куранты,
Шаг чёткий впечатывая в темноту,
Прошли к мавзолейному входу курсанты
Сменить часовых, что на первом посту.
Команда – видно отчетливо с тыла:
Вот шаг, поворот и приставленный штык,
И новая смена привычно застыла
У двери, ведущей в святую святых.
И силой ударов чеканных шагом
Строем в обратный двинулись путь,
Стоявшим же рядом — бывалым варягам,
Всё ж было на что, как я понял, взглянуть.
Вели в восклицаниях речь иностранцы,
Жестикулируя бодро и горячо,
А мелкая изморось в медленном танце
Лощила штыки, что взяты на плечо.
Они проходили, серьёзны и строги
Как время, что требует правильно жить.
От Спасских ворот ежечасной дороги
Нет выше: другой такой не проложить.
Их шаг отдавался на звонком просторе
Казалось, что всюду их слышать должны.
Шаг лучшей из всех человечьих историй -
Достойной истории нашей страны.
Звон главных часов и армейская поступь
Рождали уверенность — тверже и нет,
Что будет грядущее наше раз во сто
Славней настоящего с прошлым звенеть.
Хоть будь я слепой, но дорогу на ощупь
Сюда отыщу, не спросив москвичей.
Всю жизнь я к тебе шёл, о, Красная Площадь,
Главнейшая площадь Отчизны моей.
Живу я у Тихого, брат, Океана,
И лайнер полдня до столицы летит,
Но все эти годы мечтал неустанно
О трепетном к нашей святыне-пути.
Всегда мне претило быть просто туристом
Я «свет посмотреть» не спешил никогда.
Зачем? Чтобы тоном вещать гонористым:
«Вот я был в Мадриде!» До чего ж ерунда!
Идёт созерцатель, боящейся тленья
Туристы! На историю им наплевать
Горды лишь собой, купив впечатленья,
Чтоб (к месту – не к месту) в беседу совать.
Знавал «знатоков» я, сто раз повидавших
Достопримечательности все с пелён.
Капители зрелищ, ничто им не давших:
Тщеславия голод едва ль утолён.
А я так не смог бы: Отчётливо видно:
То свыше моих человеческих сил
И знать оттого мне ни капли не стыдно
Что я до сих пор по Москве не ходил.
Как праздношатающийся — не вышел,
А жил и работал, сквозь дали любя,
По радио бой лишь курантов слышал.
На телеэкранах лишь видел тебя.
Эх, Красная Площадь! И только сегодня,
На землю Москвы (для души благодать),
Спустившись с борта самолёта по сходням,
Имею возможность тебя повидать.
Мой путь обусловлен не словом «НАДО»,
Иначе в столице не быть бы мне.
Скажу, как Светловская песня «Гренада»
«Я хату покинул» — так надо стране.
Мне следовать дальше. Чего ещё проще?
К тебе, той, что вечно в душе берегу,
Само по себе, не стремился я, Площадь,
Но мимо тебя я пройти не смогу.
Дороги не спрашивал. Мне не зовите
Проспектов и улиц: не слышу сквозь шум.
Я двигался, Площадь, к тебе по наитью
И знал, что приду я, и что напишу.
И хоть я немолод, души омертвелость
Чужда мне: твой голос я смог уловить
Питает в душе обретённая зрелость
Истоки неистовой первой любви.
Под звуки курантов — переливание
Узрел ритуал, растекался народ…
Стоял пригвождённый я в очаровании
Не воспринимая прохожих острот.
О, как мне тогда уходить не хотелось!
Но «надо» — затёртое так тяжело,
Всё ж преодолело души мягкотелость
И прочь от священных камней повело.
Не взять эти камни на память в платочке
И надо мне, Площадь, свой путь продолжать;
К себе до дремучей затерянной точки
С которой тебя мне и мир защищать.
В прожекторном свете угрюмо синели:
Февраль, провожающие небеса…
Спешил от тебя я в военной шинели,
А там Белорусские ждали леса.
О, Красная Площадь! Не знаю когда мы
Увидимся вновь. Может быть, никогда,
Как рыцари образ прекраснейшей дамы,
Так, образ я твой пронесу сквозь года.
1976 год.
|
