Человек Несчастливый

Априори, счастливые люди не пишут стихи.
Так сложилось по жизни - негласное правило, братцы.
Жизнь кроят не по божьим заветам и множат грехи,
наплевав на мораль и на кодекс – им есть чем заняться.

Беспринципное счастье… Оно выбирает не тех…
Так и ранее было, так есть, так и далее будет:
тот, кто свят – огребает за чей-то не списанный грех,
кто живёт во грехе – безраздельно счастливые люди.

В небо лупишь мольбою, как в дверь кулаком «Как же так?
Справедливостью Божьей воздай за лишения страсти!»
Небо примет мольбу и пошлёт утешительный знак,
но счастливцев накажет ярмом абсолютного счастья.

Человек Несчастливый в несчастье своём одинок,
как актёр, чьё сознание сжато границами роли.
Он играет Христа на распятии, язвами строк
заклеймив палачей, театрально страдая от боли.

Он, как лакмус, чувствителен к личной кислотной среде,
разъедающей душу (в транслите - «раздутое Эго»).
И преступно нейтрален к другим пережитой беде:
тяжелее сочувствие выпросить, нежели снега

у скупого зимой… Но Всевышний немыслимо щедр –
компенсирует счастья пробел сумасшедшей строкою,
высекая искру из сознания спёкшихся недр,
возмещая утрату удачи утратой покоя.

Человек Несчастливый Вселенную держит в руках,
разорвав, как пергамент, квартиры бетонные стены,
оставляя в тумане постылой реальности страх,
он уходит в Пространство и Время за край ойкумены.

От земли оторвавшись способен нырнуть в облака,
ястребиною тенью спугнув голубиную стаю…
Мировой океан осушить в три глубоких глотка…
И, в Аду не сгорев, номер «выбить» в гостинице Рая.

Проскользнуть сквозь игольное ухо, как тонкая нить,
даже грех свой земной обращая козырною мастью,
с «флеш-роялем» в руках продолжая заученно ныть,
что не понят, смертельно устал, одинок и несчастен.

Надоест слушать Небу исполненный горечи вой –
и по пальцев щелчку канет в безвесть тоскующий Мастер:
нити резким движеньем порвёт кукловод - « Чёрт с тобой…»,
дав таланту взамен типовое мещанское счастье.

«Ты просил? Получи гонорар за упрямство своё.»
Человек Несчастливый, сражённый душевным покоем,
осознает, что счастлив был лишь на распятье своём,
как Лонгина копьём, бесконечно терзаем строкою…