Успокой меня, смерть. На костлявых руках убаюкай
Искушённого в страсти к интригам адамова сына
До того, как толпа разорвёт под утробные звуки
Из дымящейся ямы, моей оркестровой могилы,
Человека, со слов итальянского друга «la stolto»*,
Достоевскую тварь, чьё лицо можно спутать с кулисой.
На затоптанной сцене, пронизанной детищем Вольта,
Я стою перед сотней людей, крепко-накрепко стиснув
Пожелтевшие в детстве от сладостей ровные зубы.
Проклиная судьбу, что связался с капризным искусством,
Я читаю сонеты Шекспира небрежно, чуть грубо.
Театралы в щенячьем восторге к подмосткам несутся…
—Новичок, не забудь вымыть пол у актёров в гримёрках!
От пошарпанных кресел, боюсь, не дождёшься оваций.
«Гениальных чтецов» повидали, бедняги, тут столько,
Что плюются обивкой. Поэтому хватит кривляться».
* глупец |
