Изба, прокисшее тепло,
печи натопленной шесток,
пыхтит бокастый чугунок,
вечерить время подошло.
Хозяйка режет каравай,
старуха-мать берёт ухват,
глаза ребят на печь глядят:
Рогач, на стол чугун давай.
Картошка паром изошла,
вот соли добрая щепоть,
ржаного каждому ломоть,
хозяйка крошки собрала.
Открылась дверь и по избе
пронёсся холод, человек
его пустил, на шапке снег.
Чем мы обязаны тебе?
Да ты дрожишь, кожух худой,
бежал ты видно от собак?
Ты путник мирный иль варнак,
не породнишь ли нас с бедой?
Сверкнули пламенем глаза,
не как лучины огонёк.
Долой тулуп – явился Бог,
и ищет взглядом образа.
Взяла хозяйка крепче нож,
старуха половчей ухват,
лишь дети рты открыв стоят,
страх на лице, в коленях дрожь.
Не внове бабам на Руси
заступой дому выступать,
детей собою прикрывать,
тут тать пощады не проси.
Но пред хозяйкою стоит
не лиходей, а доброхот.
Когда картинки раздаёт,
так поп заезжий говорит.
– Что ж, проходи, к столу садись,
и хлеба с нами преломи,
только не жди от нас любви,
мы жить привыкли запершись.
Не в людном месте мы живём,
сам видишь, что не богачи.
Тяжёлый труд даёт харчи,
с восходом солнца мы встаём.
А ты пошто один идёшь,
надежнее, когда артель.
На нас набрёл, а как метель,
в сугробе так и пропадёшь.
– Я земли обхожу свои,
от веси к веси, без дорог,
иль не узнала? Я ваш Бог,
но не нашёл пока любви.
В какое б не зашёл сельцо,
все исподлобия глядят,
перекреститься не хотят,
и прячут от меня лицо.
Вот и у вас, божница где,
молитву как творите вы?
Иль всё ещё сильны волхвы
в своей к Верховному вражде?
Хозяйка подняла глаза:
– Пошто недоброе творишь,
да свысока на нас глядишь,
да ищешь взглядом образа?
Открыта гостю наша дверь,
когда метель слепит глаза,
а ты твердишь про образа.
В чужом дому себя умерь.
Коли имеешь, что с собой,
делись, чтоб было – Бог послал,
началом добрым ближе стал,
и примирил народ с судьбой.
К столу морозный гость присел.
Старуха с рогачом к печи,
пока картохи горячи,
чтоб путник тёплого поел.
По стенам шарит гостя взгляд.
Незакопчённая изба,
хоть на столе и худоба,
порядок здесь не вдругоряд.
Здесь люди крепкие живут,
от пращуров храня уклад,
богов менять не захотят
и старину не продадут.
– Ты зря хозяйка не гневись,
промолвил гость, смиряя взгляд.
Мои часовенки стоят,
а вы всё не обращены.
Верны старинной вере вы.
За веру эту Велес сам
вам мёды льёт по туесам,
а Род гарантия лихвы?
Но упершись в хозяйки взгляд
осёкся Бог в своих речах.
В нём боль читалась, а не страх,
за будущность её ребят.
– Учёта для ты с неба слез,
коня Перуна осадить?
Своею верой наследить,
чтоб колокольни до небес?
А про насельников житьё
вам недосуг, деля простор?
Такой в избе шёл разговор,
и каждый думал про своё.
Картошка стыла в чугуне,
изба сугробом грела бок,
рассвету путь ещё далёк,
лежала ночь по всей стране.
|
Экий Вы глазастый 
всё-то видите 
Мне мало лет и мало слов для понимания и веры.
Возможно, было всё печальней.
Я слышу сердце... в нём есть отзвуки
других воспоминаний.
Сжигали нас. А мы им пели.
Сквозь дым и пламя песни звук
мне слышится со смыслом странным
о том, что мы всех палачей
За их деяния прощаем.