Ревел буран февральской злостью
Над покосившейся избой.
Гаврила — сторож при погосте —
Созвал кружок «Проснись и пой».
Явились две ужасных хари
Четы Поминкиных с кутьей,
Да из часовни мертвый парень
Припёрт пыхтящей попадьей...
С бутылкой сельского абсента
Пришли Заведующий гумном
и «на правах иноагента»
в сельпо живущий агроном.
Гудел очаг старинной кладки
Подбросом свежим уголька;
Клубился пар, на скатерть капал
Нечистой влагой потолка.
Лупил в оконце ветер вьюжный
Под завывание молитв.
И в мертвеца вселили душу —
Меж всеми парень уж сидит!
Порозовели ноги босы
И зубы уж не сведены...
Уж первача ему подносят,
Кутью и ломоть ветчины!
Хотят об остром и насущном
Скорее выспросить ответ:
Нальют ли водки в райских кущах?
Оттуда... виден этот свет?
Меж тем сивухи съели трёшку*...
По жизни больше нет проблем!
Поёт со всеми под гармошку
Из гроба поднятый... Голем!
Наутро вышел наш Гаврила
В обход обычный, еле жив...
Стоят разверстые могилы —
Погост не надо сторожить!
Поднялись предков поколенья
На зов хмельного мертвеца;
И бродят где-то между всеми...
Всемирный ужас без конца!
Гаврила в лес бежал на дровнях
И быстро там обрёл покой...
Поп матерится у часовни...
И нет кружка «Проснись и пой»!
|
