Двадцатый век
Вячеслав Левыкин
Слава безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой...
Пьер Жан Беранже
Он был порою самодуром,
о нём заботилась жена.
Литературная натура
всегда брала своё сполна.
Кипели страсти и напасти,
под старость жизнь другим путём
пошла, когда привыкли красть все,
он говорил: "Настал дурдом!"
И только творчество спасало
дабы цикуту не принять.
А жизнь жила, а жизнь писала
и продолжала голодать.
Одни вожди других сменяли,
кого сажали, кто сбежал,
где их в объятья принимали,
чтоб был с деньгами - идеал.
Кончались деньги, что украли
в своей стране, в своём кругу.
И скучно стало,всюду врали,
подмигивая на бегу.
Такая жизнь ничто не значит,
приходит скука и цинизм.
А президент о прошлом плачет,
жалеет, что не ввел фашизм.
Другой, алкаш, развеял мысли
прекраснодушия страны.
И вот уже грозой нависли
уменье затыкать всем рты.
Парламент танками разгромлен,
у диктатуры кровь в крови.
Быстрей бежать пока ты волен
для демагогии любви.
А наш поэт опять без денег,
все интернеты - воровство,
когда творения Америк
открыть не смогут всё равно.
Голодным пишется азартней,
прекрасней жизнь всегда во сне.
За февралём приходят марты,
апрель и снова жизнь к весне.
Они кричали: - Горби, Горби,
опять Германия одна!-
Священник русский молвил скорбно:
- Господь, он был, как сатана.
Тебе решать, какого ада
достоин смертный человек.
Их много! Господи, не надо
нам забывать двадцатый век.-
На лбу пятном почти родимым
от "сатаны" имел печать.
Жена в могиле: "Милый, милый,
беги, а то начнут стрелять!"
И он в Германию подался...
Кто ей помог, объединив
один народ? Кто обнимался,
о старой распре позабыв?
Господь, жалей всегда поэтов.
Был царь поэтов Соломон.
Они и сиры и раздеты,
но всем дают счастливый сон.
|
