Народ в саванне день-деньской тусит.
К кому-то толпы ходят на визит.
Поёт, беды не зная, птиц гурьба.
Но большинство проходит мимо льва.
По правилу: пока он крепко спит,
Ему нет дела до чужих обид.
Лениво лев в тенёчке мирно спал.
Давно угас для битв былой запал.
Претило достижение вершин,
И он рычал, немного, для души.
Вполголоса, дремотою объят.
Нечаянно пугая соловья.
Но тут гиена, вся душа в огне,
Припёрлась в спешке изливать свой гнев:
"Твой рык последний не по нраву мне,
Сватьям и братьям, и другой родне!"
Лев, рассмотрев гиенистый англез,
Послал гиену молча в дальний лес.
На смену вмиг тогда примчал хорёк,
Такой же бред пустой ему изрёк:
"От рыка всё увяло на лугах
И завалило у норы овраг.
Эй ты, не смей мне больше так рычать,
Месть наша будет очень горяча!"
Хорёк отправлен в турпоход тотчас.
Испытывая, видимо, экстаз,
Подумал крепко и решил собрать
В своём овраге небольшую рать.
А льву туда залезть нельзя никак.
Он слышит всё, но лишь издалека.
Шипя хорёк свою извергнул речь:
"Давайте льва за рык нещадно сечь!
Терпеть его уже невмоготу,
Изображает гордо глухоту.
Не слышит нас, а мы важнее всех.
И нас не слушать - это смертный грех!"
Тут в разговор мыча вмешалась гну:
"Да я одна его в дугу согну!"
Хвост распушив, плеваться стал павлин:
"Ату его, нас много, он один!"
И что-то в тему нёс облезлый лис,
Поддерживая общий вокализ.
Проснулся лев, издал, как прежде, рык.
Он к наглости подобной не привык.
И сразу всем раздал на калачи:
Что заслужил по праву - получи.
Хорёк успел запрятаться в нору -
Не ровен час, ещё живьём сожрут.
Икала с глупым смехом гневно гну:
"Ты только подойти, я как лягну!"
Гиена тявкнула и юркнула в кусты.
А старый лис подался на пустырь.
Павлин свой хвост сложил - мол ни при чём,
Но всё ж грозил пластмассовым мечом.
Мораль сей грустной басни такова:
Не стоило будить бездумно льва.
|
