Кто там сидит на небесах?
Чьё имя мы от века чтим?
Что нам оно внушает: страх,
который в душах мы таим?
А может, даже и любовь?
Он нам взыскательный отец,
которому не прекословь,
не то ужасен твой конец…
Так дай сегодня хлеба нам,
прости нам тяжкие долги,
пролей целительный бальзам
и от беды убереги!
Но слишком занят, видно, он,
и нет ответа голосам.
И на молитвы хриплый стон
лишь эхо: "исцелися сам"…
* * *
Никогда чепухи не писал.
Уж поверьте, друзья, ну, ни разу.
Ни восторгов не ждал, ни похвал
ни за рифму, ни просто за фразу.
Сочиняя стихи, я не спал
и не пил, и не ел ни кусочка.
Вдохновением я закипал
и над буквой дрожал, и над точкой.
О любви не писал я стихов,
что писать, если всем всё известно
от богатых и до бедняков
(и супруге моей, если честно).
Но однажды ночною порой
написал я письмо лично Богу.
Так и так, мол, я твой, мол, герой,
собираюсь, мол, скоро в дорогу
и не просто в дорогу, а в Рай,
чтоб встречали как надо пиита,
мол, давай, заходи, Николай,
для тебя лично двери открыты.
Был уверен: ответит мне Бог,
сообщит, что готов он для встречи,
что из лавра чудесный венок
для врученья пииту намечен…
Но, увы, вот и утро пришло,
петухи прокричали побудку.
Не ответил мне Бог, как назло,
рассердился, видать, не на шутку…
* * *
Чего-то в этой жизни не хватает...
Я не всего достиг, чего хотел.
А годы, как мороженое, тают…
Хотел я в космос, но не полетел...
Мне очень жаль - я там бы встретил Бога –
Он тоже одинокий, как и я –
и вот тогда б закончилась дорога,
и прервалась бы песня соловья…
Мне Бог сказал бы, может:
"Век от века,
как старый Диоген Синопский, я
искал среди живущих Человека -
но не нашёл...
Вот в чём печаль моя.
Но вдруг мне повезло, он сам нашёлся,
он прилетел ко мне на корабле".
И разговор бы с Господом завёлся,
который не случился б на Земле...
Мы б обсудили общее несчастье,
мы б осудили наш презренный мир.
Красноречив я был бы, как схоластик,
и мне внимал бы, может быть, Кумир...
Увы, фантазиям моим не сбыться –
мне уготована другая участь.
Из пригоршни, как Диоген, напиться
и в бочке жить, от дискомфорта мучась…
И вытирать непрошеные слёзы,
не чувствуя ни радости, ни боли,
лелеять упоительные грёзы
и пищу есть без сахара и соли…
|
А меня вот проняло…
Так проняло, что руку протянул
Я к заветной дверце шкапчика стенного,
В стакан, не целясь, плеснул сто грамм,
И выпил, думая наивно,
Что душу этим успокою,
Хоть и дал давно зарок
Не заливать вином пожар
Душеный. Он и так там тлеет,
Словно фитиль стрельцовый…
Стихи не должно нам ценить,
Как моду, что прогоняют манекены,
Вышагивая строгой иноходью –
Вот это надо посмотреть,
А это посмотреть мы можем,
Но не купить, и не пощупать,
Как Орнеллу Мути, которую влюбить
В себя такой же тяжкий труд,
Как понять всю странность квантов.
Вот эта строчка хороша, как поцелуй,
Строка за ней могла бы быть получше,
А эту вот запомнить надо,
Нет, лучше записать, чтоб не забыть
Аккорд чудесный слов, и внукам рассказать
Потом при солнечной погоде.
Зачем Орнеллу здесь я помянул…
Вот склероз замучил…
Ах да! О красоте стихов тут говорил.
И женской силе притяженья…
Здесь, как не крути, тяжелый случай.
Полюбишь Мути – и пропал,
И будешь пропадать, пока не позабудешь.
В стихах нашел ты камертон
Душевный, тихий, и торкнуло тебя,
Как током, как зубным тревожным нервом.
И быть тебе под ним
До той поры, пока ты будешь.