Пожар! О, осень, пожалей, не так пали́! Не так пылай, не так алей, не так гори! Листвы монетками бренча, дари, меняй! Любовью сердца невзначай не опаляй! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Татьяна Ровицкая)
в оранжевых тонах
На подоконнике холёная сорока
трещит о том,
что осень на дворе…
Природа,
словно муха в янтаре,
застыла до положенного срока, –
деревья собрали́сь на карнавал,
в шикарные одевшись кружева,
их расписной
оранжевый фрактал
мани́т очарованьем волшебства.
Как будто музыка звенела издале́че
и навевала
беспричинную тоску, —
метнулась мысль невольная к виску
далёким отголоском летней встречи,
тотальной невезухой в столото́…
Стращают фа́тумом осенние потери, –
надев оранжевое лёгкое пальто,
иду на моцион
в знакомый скверик.
Бреду́,
шурша буреющей листвой,
усыпавшей пустынные дорожки…
Играет музыка — уже не понарошку
у итальянской пе́рголы большой, –
там, у скамьи
под гроздьями рябины,
одетый в шарф оранжевый, — как франт,
похожий на актёра Джеймса Дина
играет блюз
студентик-музыкант.
Пред ним старушка, божий одуванчик,
опёрлась на прогулочную трость, –
и сцена эта,
бередящая до слёз,
поодаль — с псом гуляющий собачник
такой прилив эмоций навлекли,
что я застыла,
нежностью согрета…
А в небесах
молились журавли
о жарких днях оранжевого лета.
Послесловие:
Александр Вертинский — Мадам, уже падают листья…
Отмотай-ка жизнь мою назад
и ещё назад:
вот иду я пьяный через сад,
осень... листопад.
Вот иду я: девушка с веслом
слева... а с ядром —
справа, время встало и стоит,
а листва летит.
Все аттракционы на замке,
никого вокруг,
только слышен где-то вдалеке
репродуктор... друг.
Что поёт он, чёрт его поймет,
что и пел всегда:
что любовь пройдет, и жизнь пройдет,
пролетят года.
Я сюда глубоким стариком
не́когда вернусь,
погляжу на небо... а потом
по листве пройдусь.
Что любовь пройдет, и жизнь пройдет,
вяло подпою,
ни о ком не вспомню, — старый чёрт
бездны на краю…
(Борис Рыжий. 2000 год)
Александр Вертинский — Концерт Сарасате (читает Дмитрий Максаков)
