Наш новый командарм немногословный.
Он говорливых вывел из шеренги.
И выбрав среди них всех недовольных,
Отдал приказ комбату: «Этих - к стенке!»
Пока конвой готовился к расстрелу,
А «избранные» слёзно причитали.
Приметил я невольно и всецело,
Как остальные в страхе трепетали!
«Сейчас не время, слюни распускать нам! -
Добавил командарм. - Мы в западне!
Окружены! Что с фронта, что по флангам!
У вас вопросы есть ещё ко мне?!
Раздался залп и кучка обречённых,
Плашмя упала в жухлую траву.
А ведь я помню всех их поимённо…
«Неужто, - я шепчу, - всё наяву».
«Мы будем прорываться. К нашим! С боем! -
Кричал нам командарм. - И немцы ждут!
Поэтому, я честно перед строем,
Скажу вам правду. Многих нас убьют…
А тех из вас, кто выживет, прошу я.
При случае удобном, помяните.
Кого-то, папиросочкой смакуя,
А за кого-то, водочки глотните!»
И он был прав. Прорыв стал сущим адом!
Свинцовый ливень рвал тела. На части!
Остатки армии, дышавшие на ладан,
В крови смешавшись, гибли в одночасье.
Лишь горстке малой, в той, где был и я,
Спастись представилось. Но как у нас бывает.
Всех выживших - в штрафбат и в лагеря!
А с мёртвых спроса нет. Их забывают.
|
