Несёт на кресте февраль число хладнокровного солнца,
со скупостью глаз – Аниматор – наносит крикливый мазок.
Под кистью – круги на воде, шитья календарные кольца,
и камень, что снова вернётся, бездонному небу, на дно.
Как день не сулит перемен, в молитвах – слова по заказу.
Проклятый портрет декорации, под занавес, должен упасть.
Колеблется пламень свечи хвостом вопросительных азбук,
в чьём соло надорванных связок холодные струны дождя.
А знал бы ответ – не спросил. Да спрашивать не с кого, вовсе.
Слышно лишь бряцанье клавиш, да эхо настенных часов.
Не выбелить вырванный лист ценой за продажную совесть,
где жизнь пишет пошлую повесть, в себе не найдя двойников.
Но память не так уж длинна, чтоб торт не закапало воском
её безнадёжных рассрочек, с ванилью презрительных лиц.
Признаться в убийстве себя – Творца виртуозная роскошь,
на фоне пустого наброска, с бесцветными кляксами птиц.
Да только, увы, не финал, ни в стельку абсурд сыт плодами:
ещё под приспущенным флагом станцует услужливый поп.
На помощь бессмыслиц летят ряды нарисованных армий.
Крылатые, в белом, солдаты – стучат в заколоченный гроб.
А дальше – всю рухлядь снесут в заставленный угол гримёрки:
цветы на прощанье (гвоздики), гранёный стакан, чёрствый хлеб.
– Рождённый под сводом небес, в тот час же – считается мёртвым –
За окнами спит город в чёрном. И падает, падает снег.
匚ㄒ仨卄ㄖ厂尸升中
|
