Лишь в конце февраля эта вечная осень закончится сорок четвёртой зимой,
хотя может продлиться, покуда Господь не вернётся домой на пустынное небо.
На земле Он, как каждый из нас, был кому-то и кем-то был до смерти предан,
чтобы ярче над чёртовым миром светить в полутьме Вифлеемской звездой.
Из кривых и по краю разбитых зеркал время вязко течёт сквозь себя в небесах:
в горьком вымысле прожитых дней, в механическом трепете вырванных крыльев.
Пахнет вновь твоё имя на влажном ветру сладким ладаном с ангельской пылью,
только сердце, как бешеный крик за окном, в клочья чёрного неба порвала гроза.
Бесконечные ночи длинней с каждым днём, и на голых деревьях кричит вороньё,
в гроздях спелой рябины пылают костры, да на отмель садится прозрачное солнце.
У бумажных и сложенных веером птиц за крылом догорают картонные гнёзда,
но размыты промокшие перья дождём, где под звёздами сохнет чужое бельё.
На прокуренный дымкой вокзальный перрон опускаются тихо кленовые листья
(на ресничках твоих могут сотнями спать не попавшие в ловчие сети дрозды).
Я ночами пишу на разбитом стекле заколдованный текст неотправленных писем,
зажимая в кармане озябшей рукой нерастаявший след ледяной пустоты.
Одинокие люди, живущие вспять, прячут детскую нежность внутри колыбели,
в отражениях лета соломенных крыш, где рисует Творец снежной кистью весну.
Как волна за волной, разбиваются дни о некстати придуманный рифмами берег,
где на солнечном фоне церковных молитв я в твой голос вплетаю свою тишину.
У тебя есть в запасе две тысячи нот, что хранятся светилом в груди сонным утром,
и семь тысяч цветов для известных картин, что раскрасят иллюзии будничных дней.
Для меня ты была в лживом мире страстей слишком важным, неслыханным чудом,
помогавшим смотреть, как летят журавли, и кормить с голых рук площадных голубей.
匚ㄒ仨卄ㄖ厂尸升中
|
в отражениях лета соломенных крыш, где рисует Творец снежной кистью весну.
Это очень красиво, спасибо))).