Восьмой десяток уж, и я – на «ты» со смертью,
но память все прядет из детства света нить –
отец на фронте был и – на листке в конверте,
мать за двоих – в яслях, и нас чтоб прокормить.
Мы с братом льнем к печи, коптилка в смятой гильзе
коптит на потолок, и гарью пахнет стынь.
Квадрат стекла в окне, как памятник могильный,
и прямо из него прут снежные цветы.
Стол выскоблен и пуст, ни шелухи, ни крохи,
мать что-то принесет, но все – «на вес икры»,
стучат в углу часы – свидетели эпохи,
им вторит в темноте то писк, то топот крыс.
В пять лет глаза детей глядят очами Ликов,
в них боль переплелась с надеждой на страну,
как взрослые, всерьез, несли мы груз «Великой»,
как дети, меж собой – играли мы в войну.
По виду, как шпана, могли ругнуться матом,
и уголь воровать с вагонов было в – «кайф».
Ночами мы могли стоять за постным маслом,
как «Зимний» штурмовать, когда была мука.
Зимою без угля чуть-чуть не околели,
весной – уже теплей, в меню полно травы.
Кто был виной беды – рассудят поколенья,
а мы несли свой крест, и в этом мы правы.
|
