| Потускневшее здесь и сейчас я накину. Начнётся день. Безнадёжно помятый, обыденный день сурка. Повторяются лица, маршруты, слова, алгоритмы дел. Из бесцветного круга не выбраться мне никак. Заводной механической куклой (фарфоровый блин лица) надеваю-снимаю улыбки, гримасы, плач. Исполняю заученно роль то ответчика, то истца. Иногда (что поделать...) моё амплуа – палач. Ширпотреб второсортный, не Барби, но кукольный домик есть. Он не розовый (фу!), ярко серый. Нормальный цвет. Всё стандартно, игрушечно – мебель, посудка, на счастье крест - для безжизния на …сколько кукле отпустят лет. Только как-то, бывает, сожмётся в пластмассе пустой груди… где-то слева… луна это действует, или дождь, что стучится слезами и жалобно просит его впустить… Или призраком память пугает… не разберёшь… Станет …. как это? Больно? Приходят бесстыдно-цветные сны. Там я в нашем вчера от кутюр цвета счастья. Вдох... Полной грудью. Взахлёб. Как живая. И роли мне не нужны. Я люблю. Ты со мной – мой жестокий и нежный бог. Ты ушёл, наигравшись. Пластмассою стала живая плоть, из которой трофеем ты вырвал кровавый клок. А теперь день за днём кукле Я одиночество шить-пороть, вышивать серым крестиком мир, на минуты часы колоть. И мечтать захлебнуться, живой ощущая вдох… |
Ƃꮑαꙅσðαρਠ ʓα П̾σ∍ʓนਠ!!!
ᑕ ꮍϐαӝéਮนèʍ. ℂαɯα ❤
поднимем бокалы за мертвую балерину: бедняжка случайно упала с каминной полки. проклятая смесь русской водки и аспирина! куда там теперь танцовщицу найти в осколках? осталась лишь пыль от фарфоровых рук и пачки, пуанты рассыпались, музыка отыграла, и тени свечей исступленно по стенам скачут, бросая на труп брызги фуксии и коралла. сметая осколки, дворецкий вздохнёт украдкой: «не смог удержать тебя наш драгоценный барин. какая беда – ни креста тебе, ни оградки! помойка заменит и церковь, и колумбарий».
пока он бормочет, мы выпьем за бренность духа, за сладостный звон, сотворенный глухим ударом. отныне никто не увидит тебя старухой, курящей на кухне и пахнущей перегаром. восславим же память за некое постоянство, где ты предстаешь
переломанным херувимом, а бесы, шептавшие: «пой с нами, пей и пьянствуй», становятся вдруг отвратительно уязвимы. плохое стирается, лучшее остаётся – дитя совершенства у края танцует храбро и падает вниз вдохновлённым канатоходцем. осколки блестят в тусклом мареве канделябров, а ветер свистит обезумевшей окариной, стремясь заглушить еле слышимый гул оваций.
и падают, падают, падают балерины.
как звонко у них получается разбиваться!
Ɓꮑαðนღนꭾ 人นƈϮσღนꭾ໐ϐ