Когда я мимо окон прохожу,
в которых бегают и прыгают на месте,
и в зеркала своим любуются прогрессом -
(те снова водят за нос госпожу),
мне представляется, что каждый в зале влип
в процесс работы странных механизмов,
запущенных, быть может, ходом жизни,
чтоб ходом странным собственным ожить.
Вот человек, раскинув руки, сводит их,
сопя и тяжко подражая взмаху крыльев,
но на высотах потных быстро обессилев,
он остаётся на своих двоих.
Другая - в странствие далёкое идёт
по щедрой к путнику резиновой дороге,
что бесконечно устремляется под ноги,
как страх нужды, что оглянуться не даёт.
Тот, лёжа, штангу отстраняет от себя,
натужно морщась, будто лезет целоваться
к нему чудовище, слюнявясь и хрипя,
и весом тела не даёт ему подняться.
Куда ни глянь - всех в зале мнет и шевелит
на клейких нитях тренажёров чья-то воля,
и тем сильней она, чем твёрже сила воли
у тех, кто гнётся, приседает и бежит.
Так кто же он, внимательный пастух?
Кто мальчик этот, накрывающий стаканом
окна огромного запутавшихся мух,
чтоб слушать, как жужжит здоровый дух,
сбежать пытаясь из прозрачного капкана?
Кто сожалеет, глядя с улицы в окно,
что больше точно не получится, как в детстве?
Что тело было в наказание дано,
но люди будут здесь качаться всё равно,
по старой памяти пытаясь разлететься.
|
