Мне давеча приснился сон.
Казалось, ещё только что
предметов тени
таинственными силуэтами,
что обступили мой чертог,
играли вкруг меня...
Струился в полумраке
холодный мягкий свет луны,
подмигивавшей шаловливо ветру.
И на его качелях рождались
взрослеющей поблизости
берёзы веток тонких
грациозного балета
пируэты -
волшебные мгновенья,...
пред ликом лунным,
полным восхищенья.
Чистым колокольцев перезвоном
ещё кружился в воздухе
забытый вальс.
Высокой нотой
страсть взмывала,
уже прохладным ручейком
и с лёгкой грустью,
она потом стекала
по ставенкам резным
оконца моего...
Как предо мной возникли
очертания фигуры,
изваяньем стылым и немым.
И враз исчезли звуки, полутени,
дыханье ветра в шёпоте листвы.
На мгновенье воцарившись,
тишина подёрнулась
нежданной мёртвой зыбью
по безмерной водной толще,
что подымалась высоко,
окрест разлившись.
И зашумела, колыхаясь,
причмокивая, тяжко ухая,
пожаловавши, словно
филином ночным -
незваным гостем,
вестником печали.
Фигура та осела и,
расплющившись,
явила щупальцы.
Наполнив тёмно-сизым цветом их
и на мгновение вздыбясь,
зверь прыгнул и,
навалившись,
словно бы клещами
стянул моё лицо.
И ужас беспредельный
поглотил меня,
впиваясь в кожу,
кипящей лавы струйками
вливаясь в плоть.
Беда, всосавшись,
неслыханно доселе,
забрала всю меня
до кончиков,
до свитых в крюки пальцев.
И мрачной мглой опутав,
обвалила, погрузив под спуд,
в забвенья трещину,
то ль на озёрное иль, может,
впадины болотной ложе.
Туда вдруг потянуло
замирающим уже страданьем,
мольбой о помощи...
От ясно тотчас зримых мною
клиньев пепла серого
от тлеющих родных руин,
которые душе ни с чем
не перепутать.
И вот уже ревёт она во мне,
беззвучно надрываясь,
раскатисто клокочет
в лютой тишине...
Не хочет, она не хочет!...
Принимать грядущую
разлуку.
Как жить без Солнца?
Где, в чём спасение от этой
муки?
Ответ молчит
зигзагами мерцанья,
плясом сполохов зловещим,
взмывающим в объятия
далёких от меня
угрюмых туч...
Безгласный и протяжный стон,
как смрадный запах смерти,
развеян уж в ночи...
И жуткая тоска,
воткнувшись чёрной
глыбы остриём в моё нутро,
сдавила болью,
душу раздирая,
ломая с адским хрустом,
гася мой свет и леденящее
отчаяние рождая.
Что ж...
Шёпотом недвижных губ,
взмечтав во сне об избавлении...
Тогда пусть будем вместе.
Тяжёлая пучина вод!
Пусть твоя пена мою бездну
горечи безбрежной
тяжёлым саваном укроет.
Я не хочу дышать,
я боле не хочу наверх.
Пусть моё сердце, соскользнувшее,
утонет, пусть его...
Оно уснёт,
за гранями бездолья
покой иного мира
обретёт.
Однако, чу!
Опять он,
эхом дальним, Звук,
затеребивший мелкой дрожью
сумрачную тишь,
застывшую вокруг.
Но нет?!
Неведомый мне голос
уж не мольбой исполнен
о помощи к спасению,
не безутешной горестью бессилия
и не готовностью души,
в отчаяньи ослепшей,
к бесславному падению...
В нём - мелодия
совсем иного стана нот,
того,
что только сердце узнаёт.
О нашей сущности и
самой Жизни Вызове.
Что не укладывается
в сытой личным раем голове.
О силе Духа в памяти веков.
Об этой кладези бесценной предков.
О, Вера!
Целебная роса,
своим прикосновеньем
к сердцу, иссушённым
болью,
ты наполняешь
не волнением благоговенным...
Волей.
Застывшее
под маской погребённых чувств,
лицо моё морщинками,
изгибов линиями оживало.
Поднятых рук ладонями
столкнула с плеч налипший ил.
Он, загремев, как камень,
с высоты слетая,
завесы скорбь пробил.
И Света луч проник
сквозь хлада сумрак,
на меня пролившись.
Толщь густая,
как мираж,
исчезла, расступившись.
И воздух свеж и чист,
и первый вдох.
И путь, зовущий
к льющемуся Солнца Свету,
не близок и тернист.
Звук рос и ширился,
многоголосьем расходясь,
как по зеркальной глади волны.
И вдруг исчез, как будто
в вечность устремлясь...
То - я проснулась.
На полу, дрожа,
в объятьях утра
и в безмолвьи полном.
|
