Я отдала всё золото листвы,
Все песни, что во мне весной звенели.
Теперь стою у кромки синевы,
Где ветры колыбельные отпели.
Во мне колодец, тёмен и глубок,
В нём не звенит ведро и цепь не бьётся.
Я вычерпала каждый свой глоток,
И даже эхо больше не вернётся.
Была рекой, что плавила гранит,
Была огнём, что согревал ладони.
Теперь душа лишь тишину хранит,
Как старый храм, где никого не помнят.
Не плачьте по угасшему огню,
Не ждите искр от серого тумана.
Я просто молча день в себе храню,
Без горечи, без слёз и без обмана.
Но в этой тьме, на самом дне меня,
Где корни трав сплетаются с камнями,
Лежит зерно не будущего дня,
А вечности, нетронутой веками.
Оно не прорастёт, не даст побег,
Ему не нужен свет и влага тоже.
Оно, мой первородный оберег,
Что всех моих рождений и тревог дороже.
И я вхожу в свой внутренний покой,
Спускаюсь вниз по ледяной ступени.
Не движимая больше ни рукой, ни строкой,
Я становлюсь слияньем собственной тени.
Так глина ждёт касания творца,
Не зная, станет чашей иль кувшином.
Я, тишина пред замыслом лица,
Я, пауза. Я, вечность. Я, едина. |