Грохочут лифты – глотки стальные!
Глотают стада, дробят в поток.
Текут коридоры, реки нахальные,
В час Пик! В час Пик! Всевластный срок!
"Проходите! Не задерживайте!"
(Секьюрити, бог из кожи, ревет).
"Руки в карманы! Не обгоняйте!"
(Потолок давит, как плита. Жмет).
А я – средь толпы, как тень на паркете,
Душа – конверт, запечатанный в срок.
В глазах – отчеты, и цифры, и сети,
И каблук чей-то вонзился в бок.
"Извините..." – Шепчу, как молитву,
(Голос – сухое перо на ветру).
"Пропустите..." – Сквозь рёв и битву,
(В сердце – колючая, тихая тьму).
(Диалог с отражением в лифтовой двери)
Вот он – я, но не я: строг и безличен,
Галстук – удавка, костюм – панцирь, броня.
"Ты ли?" – спросил я того двойника личный,
Чей взгляд пустотой отвечал, не тая:
"Кто? Я? – Отзвук из зеркальной тюрьмы. –
Тот, кто цифры столбцы победительно множит?
Чей дух усыхает, как старые сливы?
Кто в девять приходит? Кто в шесть лишь уходит?
Чья исповедь – стук по клавишам лживый?"
"Нет! – Кричу я (но крик лишь в горле осел). –
Я не ты! Я не цифра, не строчка в отчете!"
Но тень отвечает: "Ты выбран. Ты – в доле.
Ты – винтик. Ты – плоть от зари и до пота.
Твои стихи – где? Затеряны в сейфах
Чугунных подземий, где тени копошатся?
Твой крик – лишь прохожий на улице – "Эй, ты, шаф...!"
Твой час – этот час. И продлится. И – продолжается."
Лифт плюнул меня в вестибюль, как косточку.
Толпа разошлась. Тишина... Неживая.
На сердце – осадок, как после тосточек
Пустых. И душа... не своя, чужая.
А где-то вверху, за стеклянной границей,
Горит мой этаж. Неуютно и голо.
И тень моя там, за компьютерной птицей,
Шуршит исповедью... на фирменном... слоге.
|