Чемоданы — саркофаги дней иных!
В них — пыль родимых улиц, крик петуший,
И запах трав, что в жилах, как нарыв,
Горит тоской, когда душа послушна
Вдруг обрывается... На дне — смешной
Гвоздик гербария. Весь мир — в кармане!
Но сердце — ком. Не выскоблить рукой
Родимых пятен на чужом диване.
Вокзал! Вагон! Граница! Лязг замков!
Пространство рвётся, как дешёвый ситец.
Я — пограничье. Между «был» и «вновь»
Мой шаг висит. Прощай, родимый крик!
Здесь воздух режет горло, как наждак,
А небо — низкий, чуждый потолок.
Я — полу-призрак. Полу-человек.
Мой адрес: НИГДЕ. Мой срок — НЕДОЛОГ.
О, эта речь! Она течёт, как шлак,
Обжигая губы чужезвучьем грубым.
Я мыслю на разорванных мостках —
Полслова — ТАМ, полфразы — ЗДЕСЬ подрублены.
В глазах — метель. В ушах — родимый гул.
Я — житель двух стихий, двух полутонов.
Моя душа — расколотый арбуз:
Одна половинка здесь, другая — снова
Там, где берёзы шепчутся во мгле,
Где каждый стык бревенчатый, как веха,
Дышит теплом иным и на столе —
Крох хлеба знак, как заповедь помеха
Твоим расчётам, холодный город-спрут!
Ты втягиваешь соки, как насос,
Меняя плоть на цифры, дух — на труд,
В твоих кварталах вечность замерла,
Сдавленная бетоном и тоской.
Я стал частицей этой карусели,
Но корни — там! Под снежною золой,
Под тишиной, что звонче любой меди.
|